Шнапс и вермахт Весьма вероятно, что у многих воевавших на Восточном фронте немцев изначально так называемой природной тяги к алкоголю не наблюдалось. Однако ее с избытком заменяли страх, постоянное нервное напряжение, а потому пили они, пожалуй, не меньше наших.В своей

Январь 1942 года выдался крайне тяжелым для немецких армий по всему Восточному фронту. Вермахт отступал всю зиму - стремительное отступление под Москвой, провал соединения с финнами на Севере с последующим захватом Ленинграда, тяжкое окружение под Демьянском, эвакуация Ростова-на-Дону. 11-й армии Манштейна в Крыму так и не удалось взять Севастополь. Более того, в декабре 1941 года войска Красной Армии неожиданным ударом выбили немцев с Керченского полуострова. С Гитлером от ярости случился припадок, после чего он отдал приказ казнить командира корпуса графа фон Шпонека. В этой обстановке началось новое крупное наступление Красной Армии - наступление на Харьков.

Основной удар должна была принять 6-я армия под командованием нового командующего Паулюса. Первым делом он перенес штаб в Харьков - туда, куда рвались русские. Согласно плану, принятому штабом Тимошенко, русские части собирались прорваться в Донбасс и создать в районе Харькова огромный«котел». Но прорвать оборону Красная Армия смогла только на юге. Наступление развивалось успешно, советские войска углубились в расположение германских войск, но после двух месяцев ожесточенных боев, исчерпав все людские и материальные ресурсы, Тимошенко отдал приказ перейти к обороне.

6-я армия устояла, но самому Паулюсу пришлось несладко. Фельдмаршал фон Бок не скрывал своего недовольства по поводу медленной реакции нового командующего. Своего места лишился начальник штаба Фердинанд Хайм, на его место был назначен Артур Шмидт.

28 марта генерал Гальдер направился в Ростербург, чтобы представить Гитлеру планы завоевания Кавказа и южно России вплоть до Волги. В это время в Ставке Верховного Главнокомандования изучался проект Тимошенко о возобновлении наступления на Харьков.

5 апреля штаб-квартира фюрера выпустила приказ на предстоящую летнюю кампанию, которая должна была обеспечить окончательную победу на Востоке. Группа армий«Север» в ходе проведения операции«Северное сияние» призвана была успешно завершить осаду Ленинграда и соединиться с финнами. А главный удар в ходе операции«Зигфрид» (позже переименованной в операцию«Блау») предполагалось нанести удар на юге России.

Уже десятого мая Паулюса представил фон Боку план операции под кодовым названием«Фридрих», предусматривавший ликвидацию Барвенского выступа, возникшего в ходе январского наступления Красной Армии. Опасения некоторых германских генералов подтвердились - сосредоточив 640000 человек, 1200 танков и около 1000 самолетов, Тимошенко 12 мая, за 6 дней до начала операции«Фридрих», предпринял наступление в обход Волчанска и из района Барвенского выступа с целью окружить Харьков. Сначала дело показалось неопасным, но уже к вечеру советские танки прорвали оборону VIII корпуса Гейтса, а отдельные танковые соединения Красной Армии оказались всего в 15-20 километрах от Харькова.

На позиции 6-й армии обрушился ураганный огонь. Вермахт нес огромные потери. Было уничтожено 16 батальонов, но Паулюс продолжал медлить. По настоянию Бока Гальдер убедил Гитлера в том, что 1-я танковая армия Клейста может нанести контрудар по наступающим войскам с юга. Люфтваффе получило приказ сделать все, чтобы советские танки замедлили наступление.

На рассвете 17 мая 1-я танковая армия Клейста нанесла удар с юга. К полудню танковые дивизии продвинулись на 10-15 километров. Уже вечером Тимошенко запросил Ставку о подкреплениях. Резервы были выделены, но они могли прибыть только через несколько дней. До этого времени Генеральный штаб предложил нанести удар по наступающей танковой армии силами двух танковых корпусов и одной стрелковой дивизии. Только 19 мая Тимошенко получил разрешение Ставки перейти к обороне, но было уже поздно. В это время 6-я армия Паулюса перешла в наступление в юном направлении. В результате в окружении оказалось около четверти миллиона солдат и офицеров Красной Армии. Бои отличались особой жестокостью. Почти неделю солдаты Красной Армии отчаянно сражались, пытаясь прорваться к своим. Спастись удалось только одному красноармейцу из десяти. 6-я и 57-я армии, попавшие в«Барвенскую мышеловку» понесли огромные потери. В плен попали десятки тысяч солдат, 2000 орудий и много танков. Потери немцев составили 20000 человек.

1 июня состоялось совещание в Полтаве, на котором присутствовал Гитлер. Фюрер почти не упоминал про Сталинград, тогда это был для него просто город на карте. Особой задачей Гитлер выделил захват нефтяных месторождений Кавказа.«Если мы не захватим Майкоп и Грозный, - заявил он, - мне придется прекратить войну». Операция«Блау» должна была начаться с захвата Воронежа. Затем планировалось окружение советских войск западнее Дона, после чего 6-я армия, развивая наступление на Сталинград, обеспечивала безопасность северо-восточного фланга. Предполагалось, что Кавказ оккупируют 1-я танковая армия Клейста и 17-я армия. 11-я армия после захвата Севастополя должна была отправиться на север.

10 июня в два часа ночи несколько рот 297-й пехотной дивизии генерал-лейтенанта Пфеффера переправились на лодках на правый берег Донца и, захватив плацдарм, сразу же начали наводить понтонный мост длиной 20 метров. К вечеру следующего дня через него переправились первые танки 14-й танковой дивизии генерал-майора Латманна. На следующий день был захвачен мост севернее по течению реки.

Тем временем произошло событие, которое могло подорвать успех операции. 19 июня майор Рейхель, офицер оперативного отдела 23-й танковой дивизии, на легком самолете вылетел в части. В нарушение всех правил он взял с собой планы предстоящего наступления. Самолет был сбит, а документы попали в руки советских солдат. Гитлер пришел в ярость. По иронии судьбы Сталин, которому было доложено о документах, не поверил им. Он настаивал на том, что главный удар немцы нанесут по Москве. Узнав, что командующий Брянским фронтом генерал Голиков, на чьем участке и должны были развернуться основные действия, считает документы подлинными, Сталин приказал ему составить план превентивного наступления с целью освобождения Орла.

28 июня 1942 года 2-я армия и 4-я танковая армии начали наступление на Воронежском направлении, а вовсе не на Орловско-Московском, как предполагал Сталин. В воздухе господствовали самолеты Люфтваффе, а танковые дивизии Гота вышли на оперативный простор. Теперь Сталин дал разрешение на направлении Голикову нескольких танковых бригад.«Фокке-Вульф-189» из эскадрильи ближней разведки обнаружил сосредоточение техники, и 4 июля 8-й воздушный корпус Рихтгофена нанес по ним мощный удар.

30 июня 6-я армия также перешла в наступление. На левом фланге двигалась 2-я венгерская армия, а правый фланг прикрывала 1-я танковая армия. Уже к середине июля все опасения штабистов рассеялись - 4-я танковая армия прорвала оборону советских войск. Но их наступления не было спокойным. В Ставке Верховного Главнокомандования пришли к мнению, что Воронеж следует защищать до конца.

Сражение за Воронеж стало боевым крещением для 24-й танковой дивизии, которая еще год назад была единственной кавалерийской дивизией. Имея на флангах дивизию СС«Великая Германия» и 16-ю моторизованную, 24-я танковая дивизия наступала прямо на Воронеж. Ее«панцергренадеры» 3 июля вышли к Дону и захватили плацдарм на противоположном берегу.

3 июля Гитлер вновь прибыл в Полтаву для консультацией с фельдмаршалом фон Боком. В конце совещания Гитлер принял роковое решение - он приказал Боку продолжить наступление на Воронеж, оставив там один танковый корпус, а все остальные танковые соединения отправив на юг к Готу.

К этому времени Тимошенко стал проводить более гибкую оборону, избегая окружений. С Воронежа Красная Армия стала уделять больше внимания оборону городов. 12 июля специально директивой Ставки был организован Сталинградский фронт. С Урал и из Сибири быстро перебросили 10-ю стрелковую дивизию НКВД. В ее подчинение перешли все летные подразделения НКВД, милицейские батальоны, два учебных танковых батальона и железнодорожные войска.

В июле Гитлер стал опять проявлять нетерпение из-за задержек. Танки останавливались - не хватало горючего. Фюрер еще больше убедился в необходимости быстрейшего захвата Кавказа. Это двинуло его на роковой шаг. Основной идеей операции«Блау» было наступление 6-й и 4-й танковой армий на Сталинград, а затем наступление на Ростов-на-Дону с общим наступлением на Кавказ. Вопреки советам Гальдера Гитлер перенацелил 4-ю танковую армию на юг и забрал из 6-й армии 40-й танковый корпус, что сразу замедлило наступление на Сталинград. Более того, фюрер разделил группу армий«Юг» на группу«А» - наступление на Кавказ, и на группу«Б» - наступление на Сталинград. Бок был отправлен в отставку, обвиненный в неудачи под Воронежем.

Уже 18 июля 40-й танковый корпус достиг низовий Дона, захватив город Морозовск, важный железнодорожный узел. За три дня наступления вермахт прошел не менее двухсот километров. 19 июля Сталин приказал Сталинградскому комитету обороны подготовить город к обороне. В Ставке опасались, что Ростов-на-Дону долго не устоит. С юга на город нацелились войска 17-й немецкой армии, с севера наступала 1-я танковая армия, а части 4-й танковой армии готовились форсировать Дон с тем, чтобы обойти город с востока.23 июля, когда 13-я и 22-я танковые дивизии при поддержке гренадеров дивизии СС«Викинг» вышли к мостам через Дон, начались ожесточенные бои за Ростов-на-Дону. Советские солдаты дрались с большой храбростью, особо упорно дрались части НКВД. Уже к исходу следующего дня немцы практически захватили город и начали операция по«зачистке»

16 июля Гитлер прибыл в свою новую ставку, расположенную в Виннице, небольшом украинском городке. Ставка получила название«Вервольф». Ставка представляла собой несколько больших и очень удобных бревенчатых зданий, возведенных к северу от города. Для обеспечения ставки продовольствием немецкая фирма«Цейденшпинер» разбила неподалеку от города огромный огород.

Пребывание фюрера в Виннице во второй половине июля совпало с периодом чрезвычайной жары. Температура доходила до плюс 40. Гитлер плохо переносил жару, а нетерпение, с каким он ждал взятия Ростова, только ухудшало его настроение. В конце концов, он настолько убедил себя, что Красная Армия находится на пороге окончательного разгрома, что 23 июля издал Директиву №45, фактически перечеркивающую всю операцию«Блау». Гитлер проигнорировал стратегический рационализм, и теперь ставил перед своими офицерами новые, более грандиозные задачи. Так, 6-я армия должна была захватить Сталинград, а после его взятия направить все моторизованные части на юг и развивать наступление вдоль Волги к Астрахани и дальше, вплоть до Каспийского моря. Группа армий«А» под командованием фельдмаршала Листа должна была оккупировать восточное побережье Черного моря и захватить Кавказ. Получив этот приказ, Лист предположил, что Гитлер располагает какими-то сверхновыми разведданными. В тоже время 11-я армия Манштейна направлялась в район Ленинграда, а танковые дивизии СС«Лейбштандарт» и«Великая Германия» отправлены во Францию. Вместо отбывших частей командование поставило армии союзников - венгров, итальянцев и румын.

Немецкие танковые и моторизованные дивизии продолжали двигаться к Волге, а впереди их уже ждал Сталинград.

Весной 1942 г., едва начал таять снег, обнажились страшные следы зимних боев. Советских военнопленных привлекли к захоронению трупов их товарищей, погибших во время январского наступления Красной Армии. «Теперь, когда днем становится довольно тепло, – писал немецкий солдат домой на бумаге, взятой из кармана мертвого комиссара, – трупы начинают вонять, и настало время похоронить их». Солдат 88-й пехотной дивизии писал, что после захвата одной из деревень во время быстрой оттепели из-под снега появилось около «восьмидесяти трупов немецких солдат из разведбатальона с отрубленными конечностями и проломленными черепами. Большинство пришлось сжечь».

Но как только на березах появились листья, и солнце стало высушивать заболоченную почву, немецкие офицеры испытали чрезвычайный подъем боевого духа. Страшная зима уже казалось чем-то вроде ночного кошмара, теперь же возобновится череда их блестящих побед. Танковые дивизии были переоснащены, в части прибыли подкрепления, к летнему наступлению подготовили полевые склады боеприпасов. Пехотный полк Grossdeutschland («Великая Германия»), почти полностью уничтоженный в период зимней катастрофы, теперь вырос в моторизованную дивизию с двумя танковыми батальонами и самоходными артиллерийскими орудиями. Дивизии СС переформировывались в танковые соединения, но многие части вермахта лишь получили небольшое пополнение. Усилилось трение между СС и армией. Командир батальона 294-й пехотной дивизии записал в своем дневнике о «большой тревоге, которую мы все испытываем в отношении силы и значения СС… В Германии уже поговаривают, что как только армия возвратится домой с победой, СС разоружат ее прямо на границе».

Многие солдаты, награжденные за доблесть в зимней кампании, отнеслись к этому весьма равнодушно, прозвав награду «Орденом мороженого мяса». В конце января военнослужащие, отправляющиеся домой в отпуск, получили выразительные инструкции. «Вы подчиняетесь военным законам, – напоминали им, – и несете ответственность за их нарушение. Не рассказывайте никому о вооружении, тактике или потерях, о плохой кормежке и всяких несправедливостях. Такая информация на пользу только разведслужбам врага».

Цинизм немецких солдат усилило запоздалое поступление в войска штатской зимней одежды – лыжных костюмов и женских шуб, пожертвованных в качестве помощи солдатам Восточного фронта в ответ на призыв Геббельса. Запах нафталина и образы дома, откуда пришла теплая одежда, углубили ощущение этих солдат, что их высадили на другой планете, где царствуют грязь и вши. Сама необъятность Советского Союза угнетала и вселяла тревогу. Тот же капитан 294-й дивизии писал, что здесь «бесконечные незасеянные поля, нет лесов, лишь кое-где по нескольку деревьев. Унылые колхозы с разрушенными домами. Несколько человек – грязные, одетые в лохмотья – стоят с безразличными лицами у железнодорожных путей».

Пока Сталин ожидал, что вермахт снова начнет наступление на Москву, у Гитлера возникла совершенно иная идея. Зная, что выживание Германии в войне зависит от наличия продовольствия и особенно от топлива, он решил укрепить свое положение на Украине и захватить нефтяные месторождения на Кавказе. В этой военной «пляске смерти» первым споткнулся Сталин, а Гитлер перехитрил самого себя и в конечном итоге пришел к финишу последним, с катастрофическими для себя последствиями. Но на данный момент все, казалось, складывается согласно воле фюрера.

7 мая Одиннадцатая армия Манштейна в Крыму контратаковала советские войска, пытавшиеся продвинуться с Керченского полуострова вглубь Крыма. Нанеся танковые удары на флангах, Манштейн смог окружить советские части. Многие красноармейцы сражались храбро и были заживо погребены в своих окопах немецкими танками, утюжившими их позиции. Последовавшая затем катастрофа была почти полностью на совести сталинского любимчика армейского комиссара 1-го ранга Льва Мехлиса, тогда – представителя Ставки в Крыму. В течение десяти дней он потерял 176 тыс. человек личного состава, 400 самолетов, 347 танков и 4 тыс. орудий. Мехлис пытался свалить вину на войска, особенно на азербайджанцев, однако ужасающие потери вызвали величайшую ненависть на Кавказе. Мехлис был понижен в должности, но Сталин вскоре подыскал ему другой пост.

По свидетельствам немцев, чаще других дезертировали солдаты из республик Средней Азии. «Они были наскоро и плохо обучены и отправлены на фронт. Они говорят, что русские прячутся за их спинами, а их посылают вперед. Ночью они тайком перешли реку по колено в грязи и воде, и, увидев нас, смотрели сияющими глазами. Только в нашей тюрьме они могли чувствовать себя свободными. Русские предпринимают все больше и больше мер по предотвращению дезертирства и бегства с поля боя. Сейчас существуют так называемые заградительные отряды, перед которыми стоит лишь одна задача: не допустить отступления своих подразделений. Если все на самом деле так плохо, то выводы о деморализации Красной Армии правдивы».

Вскоре советские войска постигла еще большая катастрофа, чем провал Керченской наступательной операции. Чтобы предотвратить любые наступательные действия против Москвы, маршал Тимошенко при поддержке Никиты Хрущева в марте предложил войскам Юго-Западного и Южного фронтов взять в атакующие клещи Харьков. Это наступление должно было совпасть с прорывом советских частей вглубь Крыма с Керченского полуострова, чтобы помочь находящемуся на грани падения гарнизону Севастополя.

Ставка не вполне представляла себе, каковы в действительности силы немцев, полагая, что Красной Армии по-прежнему противостоят разгромленные зимой немецкие части. Советская военная разведка не сумела обнаружить значительное увеличение сил группы армий «Юг», пусть даже пополнение в значительной степени состояло из плохо вооруженных и плохо снаряженных румынских, венгерских и итальянских частей. Обновленный план Гитлера «Барбаросса» был переименован в Fall Blau , операция «Блау» («Синева»). Немцы знали о подготовке Тимошенко к наступлению, хотя это и случилось раньше, чем они ожидали. Они сами планировали наступление к югу от Харькова, для того чтобы отсечь Барвенковский выступ, образовавшийся в результате январского наступления Красной Армии. Этот план, под кодовым названием операция «Фридерикус», был подготовительным этапом к операции «Блау».

12 мая, через пять дней после неудавшегося наступления советских войск с Керченского полуострова, началось наступление Тимошенко. На южном фланге его войска сломили сопротивление слабой охранной дивизии СС и в первый же день продвинулись на пятнадцать километров. Советские солдаты были поражены свидетельствами немецкого благополучия и роскоши на захваченных позициях: шоколад, консервированные сардины, тушенка, белый хлеб, коньяк и сигареты. Их собственные потери были тяжелыми. «Ужасно было проезжать мимо истекавших кровью тяжелораненых, громко или тихо стонавших от боли и просивших помощи», – писал Юрий Владимиров из зенитной батареи.

На северном фланге наступление было плохо подготовлено, к тому же наступавшие войска постоянно подвергались атакам люфтваффе. «Мы пошли в наступление из-под Волчанска и, подойдя к Харькову, видели уже вдалеке трубы знаменитого тракторного завода, – пишет солдат 28-й армии. – Немецкая авиация просто житья нам не давала… Только представьте себе: с 3 часов утра буквально до самых сумерек, с перерывом в два часа на обед, нас беспрерывно бомбили… все, что у нас было, они разбомбили подчистую». Командиры были в замешательстве, боеприпасов не хватало. Даже членам военного трибунала «приходилось брать в руки оружие и идти в бой», – пишет далее тот самый солдат.

Тимошенко понял, что нанес немцам удар в тот момент, когда они готовили собственное наступление, но не подозревал, что движется прямо в ловушку. Генерал танковых войск Паулюс, талантливый штабной офицер, никогда ранее не командовавший крупными соединениями, был ошеломлен свирепостью атак Тимошенко на его Шестую армию. Шестнадцать батальонов Паулюса были разгромлены в сражении под проливным весенним дождем. Тогда генерал фон Бок увидел возможность достижения крупной победы. Он убедил Гитлера, что Первая танковая армия Клейста могла бы, продвинувшись, отрезать с юга силы Тимошенко на Барвенковском выступе. Гитлер ухватился за эту идею, присвоив ее себе. 17 мая перед самым рассветом Клейст нанес удар.

Тимошенко позвонил в Москву и попросил подкреплений, хотя еще не осознал всей опасности своего положения. Наконец, ночью 20 мая он убедил Хрущева телефонировать Сталину и просить об отмене наступления. Хрущев дозвонился на дачу в Кунцево. Сталин велел секретарю ЦК партии Георгию Маленкову ответить на звонок. Хрущев же хотел говорить со Сталиным лично. Сталин отказался и велел Маленкову узнать, в чем дело. Услышав, какова причина звонка, Сталин крикнул: «Приказы нужно выполнять!» – и сказал Маленкову, чтобы тот закончил разговор. Говорят, именно с этого момента Хрущев вынашивал ненависть к Сталину, которая привела его к страстному осуждению диктатора на XX съезде партии в 1956 г.

Прошло еще два дня, прежде чем Сталин разрешил прекратить наступление. Но к тому времени большая часть 6-й и 57-й армий уже были окружены. Окруженные войска предпринимали отчаянные попытки вырваться, шли в атаку на врага, взявшись за руки. Бойня была ужасной. Перед немецкими позициями волнами нагромождались горы трупов. Небо прояснилось, что позволило люфтваффе действовать в условиях идеальной видимости. «Наши пилоты работают день и ночь, сотнями, – пишет солдат из 389-й пехотной дивизии. – Весь горизонт окутан дымом». Несмотря на бой, Юрий Владимиров смог расслышать пение жаворонка в жаркий, безоблачный день. Но потом раздался крик: «Танки! Танки идут!» – и он побежал прятаться в окопе.

Конец был близок. Чтобы избежать немедленного расстрела, политруки, снимали и выбрасывали форму со знаками различия и надевали снятую с мертвых красноармейцев. Кроме того, они брили головы, чтобы выглядеть, как обычные солдаты. Сдаваясь, солдаты втыкали винтовки штыками в землю, вертикально, прикладами кверху. «Своим видом они напоминали какой-то сказочный лес после сильного пожара, из-за которого все деревья лишились кроны», – пишет Владимиров. В бедственном положении, грязный, завшивленный, он обдумывал самоубийство, зная, что может ждать его впереди. Но в итоге позволил взять себя в плен. Среди брошенного оружия, касок и противогазов они собрали раненых и понесли их на импровизированных носилках из плащ-палаток. Затем немцы погнали маршем голодных и измученных пленных колоннами по пять человек в ряд.

Около 240 тыс. красноармейцев попали в плен вместе с 2 тыс. артиллерийских орудий и основной массой задействованной бронетехники. Один командующий армией и многие офицеры покончили жизнь самоубийством. Клейст отмечал, что после боя вся территория была настолько завалена трупами людей и лошадей, что автомобиль командующего едва мог проехать.

Эта вторая битва за Харьков нанесла страшный удар по моральному состоянию советских людей. Хрущев и Тимошенко были уверены, что их расстреляют. Несмотря на личную дружбу, они начали валить вину друг на друга. У Хрущева, кажется, произошел нервный срыв. Сталин же в присущей ему манере просто унизил Хрущева. Он вытряхнул на его лысую макушку пепел из своей трубки и объяснил, что, согласно древнеримской традиции, командир, потерпевший поражение в битве, в знак покаяния посыпал голову пеплом.

Немцы ликовали, но их победа имела одно опасное последствие. Паулюс, который еще в самом начале битвы хотел отступить, был в восторге от того, что он посчитал проницательностью Гитлера: фюрер приказал твердо стоять на позициях, пока Клейст готовит решающий удар. Паулюс испытывал пристрастие к порядку и уважение к субординации. Эти качества в сочетании с его возродившимся обожанием Гитлера сыграют огромную роль в критический момент шесть месяцев спустя, в Сталинграде.

Несмотря на опасность, угрожавшую в том году самому существованию СССР, Сталина по-прежнему беспокоил вопрос о послевоенных границах. Американцы и англичане отклонили его требования о признании советской границы по состоянию на июнь 1941 г., включавшей Прибалтику и Восточную Польшу. Но весной 1942 г. Черчилль передумал. Он рассудил, что признание этих требований станет стимулом, удерживающим СССР в войне, несмотря на вопиющее противоречие такого шага Атлантической хартии, которая гарантировала всем нациям право на самоопределение. И Рузвельт, и его госсекретарь Самнер Уэллес с возмущением отказались поддержать Черчилля. Однако позднее, в ходе войны, именно Черчилль будет выступать против имперских притязаний Сталина и именно Рузвельт примет их.

Отношения между западными союзниками и Сталиным неизбежно были чреваты взаимными подозрениями. В наибольшей степени отношения внутри Большой тройки отравили обещания Черчилля военных поставок Советскому Союзу в гораздо большем объеме, чем Англия могла обеспечить в действительности, и катастрофические гарантии, данные американским президентом Молотову в мае 1942 г. – относительно открытия Второго фронта еще до конца года. Склонность Сталина к подозрительности привела его к мысли, что капиталистические страны попросту выжидают ослабления СССР.

Хитрый Рузвельт сообщил Молотову через Гарри Гопкинса, что сам он стоит за открытие Второго фронта в 1942 г., но этой идее противятся его генералы. Рузвельт, похоже, готов был сказать все, что угодно, лишь бы сохранить Советский Союз в войне, невзирая на последствия. И когда стало ясно, что союзники не намерены в этом году осуществлять вторжение в Северную Францию, Сталин почувствовал себя обманутым.

Обиду Сталина за невыполнение обещаний в большей степени ощутил на себе Черчилль. Хотя и он, и Рузвельт проявили крайнюю неосмотрительность, Сталин отказался признать любые объективные трудности. Потери, понесенные арктическими караванами на пути в Мурманск, не входили в его расчеты. Конвои PQ , которые начали отправляться из Исландии в Мурманск в сентябре 1941 г., подвергались ужасной опасности. В зимнее время суда покрывались льдом, а море было коварным; но летом, с его короткими ночами, корабли становились особо уязвимыми для немецких воздушных атак с авиабаз в северной Норвегии. Им также постоянно угрожали подводные лодки. В марте была потоплена четверть кораблей каравана PQ-13 . Черчилль вынудил адмиралтейство отправить в мае PQ-16 , даже если это означало, что до порта назначения дойдет лишь половина кораблей. Он не питал иллюзий относительно политических последствий в случае отмены караванов. В действительности только шесть из тридцати шести кораблей каравана PQ–16 были потоплены.

Следующий караван, PQ-17 – крупнейший из всех отправленных к тому времени в СССР – стал одной из величайших морских катастроф всей войны. Согласно ошибочным данным английской разведки, немецкий линкор Tirpitz в сопровождении крейсеров Admiral Hipper и Admiral Scheer вышел из Тронхейма, чтобы напасть на караван. Это побудило Первого морского лорда (главкома ВМС) адмирала сэра Дадли Паунда 4 июля отдать каравану приказ о рассредоточении. Это решение было фатальным. В целом немецкая авиация и подводные лодки потопили двадцать четыре из тридцати девяти кораблей конвоя. С ними было потеряно около 100 тыс. т грузов – танков, самолетов и автомобилей. Вслед за утратой Тобрука в Северной Африке и в сочетании с немецким наступлением на Кавказ это склонило британцев к мысли, что они, в конце концов, могут проиграть войну. Все последующие конвои на протяжении того лета были приостановлены, к большому неудовольствию Сталина.

Как только советские войска на Керченском полуострове были разгромлены, Манштейн повернул свою Одиннадцатую армию против порта и крепости Севастополь. Массированными артобстрелами и бомбардировками с воздуха с использованием Ю-87 им так и не удалось выбить защитников города из пещер и катакомб, где те держали оборону. На каком-то этапе немцы, по слухам, использовали против них химическое оружие, хотя это не доказано документально. Люфтваффе были полны решимости положить конец изматывающим налетам бомбардировщиков Красной Армии. «Мы намерены показать русским, – пишет один обер-ефрейтор, – что с Германией шутки плохи».

Советские партизаны постоянно нападали на немецкие тылы, и одна группа взорвала единственную железную дорогу через Перекоп. Для борьбы с партизанами немцы вербовали антисоветски настроенных крымских татар. Манштейн приказал доставить под Севастополь установленную на железнодорожной платформе гигантскую 800-миллиметровую осадную пушку-монстра, чтобы разнести вдребезги руины великой крепости. «Я могу только сказать, что это уже не война, – писал солдат моторазведки, – а лишь взаимное истребление двух идеологий».

Наиболее результативной стала внезапная атака Манштейна на штурмовых лодках, в обход первой линии обороны, через бухту Северную. Красноармейцы и матросы Черноморского флота сражались героически. Политруки проводили собрания, на которых призывали стоять насмерть. Зенитные батареи были превращены в противотанковые, но орудия одно за другим выходили из строя. «Взрывы сливались в сплошной оглушающий рев, – вспоминал один морской пехотинец, – отдельные разрывы было не различить. Бомбардировка начиналась рано утром и заканчивалась поздно ночью. Разрывы бомб и снарядов засыпали людей землей, и мы вынуждены было откапывать их, чтоб они продолжали драться. Все наши связисты погибли. Вскоре подбили нашу последнюю зенитку. Мы превратились в пехотинцев, заняв оборону в воронках от бомб.

Немцы оттеснили нас к морю, и нам пришлось спускаться к подножию скал на канатах. Зная, что мы там, немцы стали сбрасывать трупы наших товарищей, погибших в бою, а также бочки с горящей смолой и гранаты. Положение было безнадежным. Я решил пробиваться вдоль берега к Балаклаве и, переплыв ночью залив, бежать в горы. Сколотил группу морских пехотинцев, но нам удалось пройти не более километра». Их взяли в плен.

Битва за Севастополь длилась со 2 июня по 9 июля, потери немцев были значительными. «Я потерял многих товарищей, с которыми сражался бок о бок, – писал после этих событий один унтер-офицер. – В какой-то момент, в середине боя, над одним из них я стал плакать, как ребенок». Наконец, когда все закончилось, Гитлер, в полном восторге, произвел Манштейна в фельдмаршалы. Фюрер хотел, чтобы Севастополь стал крупной немецкой военно-морской базой на Черном море и столицей полностью германизированного Крыма. Но огромные усилия, потраченные на штурм Севастополя, по свидетельству самого Манштейна, в критический момент сократили силы немцев, которые можно было задействовать в операции «Блау».

По счастливой случайности, Сталин получил детальное предупреждение о предстоящем немецком наступлении на юге России. Однако он им пренебрег, сочтя дезинформацией, как годом ранее пренебрег разведданными об операции «Барбаросса». 19 июня самолет «физелер шторьх», в котором находился немецкий штабной офицер майор Йоахим Райхель, перевозивший документы по плану «Блау», был сбит над советскими позициями. Тем не менее Сталин, уверенный, что основной удар немцы направят на Москву, решил, что документы эти – фальшивка. Гитлер же был взбешен, когда ему доложили о такой утечке информации, и снял с должности командиров и корпуса, и дивизии. Но первые атаки на исходном рубеже к востоку от реки Донец в качестве первой фазы операции уже были проведены.

28 июня Вторая армия и Четвертая танковая армия генерал-полковника Гота начали наступление на восток в направлении Воронежа. Ставка направила туда два танковых корпуса, но из-за плохой радиосвязи они оказались на открытой местности и сильно пострадали от налетов «юнкерсов». Сталин, убедившись, наконец, что немцы направляются не на Москву, приказал удерживать Воронеж любой ценой.

После этого в план операции «Блау» вмешался Гитлер. Первоначально ее предполагалось осуществлять в три этапа. Первым должен был стать захват Воронежа. На следующем этапе Шестая армия Паулюса должна была окружить советские войска в большой излучине Дона, а затем продвигаться к Сталинграду, прикрывая левый фланг немецких войск. На этом этапе захватывать город было необязательно. Важно было подойти к нему или приблизиться «по крайней мере, на расстояние эффективного действия нашей тяжелой артиллерии», чтобы он не мог использоваться в качестве транспортного узла или центра по производству боеприпасов и вооружения. Только тогда Четвертая танковая армия могла бы повернуть на юг, чтобы соединиться с Группой армий А под командованием генерал-фельдмаршала Листа для наступления на Кавказ. Но от нетерпения Гитлер решил, что для успешного завершения битвы за Воронеж достаточно будет одного танкового корпуса. Остальная же часть танковой армии Гота могла бы следовать на юг. Оставшемуся под Воронежем корпусу не хватило сил, чтобы сокрушить упорную оборону города. Красная Армия показала, как яростно может она вести уличные бои, когда немецкая бронетехника теряет преимущество маневренности и лишается поддержки с воздуха.

Гитлер отмел все опасения, которые высказывали его генералы, и поначалу осуществление операции «Блау», казалось, шло очень хорошо. К большой радости командования танковых войск, немецкие армии быстро продвигались вперед. В летнюю жару земля была сухой, и они легко преодолевали путь на юго-восток. «Куда ни глянь, – писал военный корреспондент, – бронетехника и вездеходы двигаются вперед по степи. Их вымпелы реют в мареве жаркого дня». В один из тех дней была зарегистрирована температура 53 градуса по Цельсию на солнце. Единственной заботой немцев была нехватка транспортных средств и частые остановки из-за недостатка топлива.

Пытаясь замедлить немецкое наступление, советские самолеты ночью сбрасывали зажигательные бомбы, устраивая степные пожары. Немцы же только наращивали темп наступления. Врытые в землю советские танки использовались как доты, но немцы быстро обходили их и затем уничтожали. Советские пехотинцы отстреливались, скрываясь в полях кукурузы, но вражеские танки просто давили их своими гусеницами. Немецкие танкисты останавливались в селах, среди побеленных хат под соломенными крышами, где немцы подчистую отбирали у хозяев яйца, молоко, мед и птицу. Антибольшевистски настроенные казаки поначалу приветствовали немцев, но те бесстыдно глумились над ними. «К местным жителям мы пришли как освободители, – горько иронизирует в своем письме один обер-ефрейтор, – мы освобождаем их от последних запасов зерна, овощей, растительного масла и всего прочего».

14 июля войска Групп армий А и В соединились у Миллерово, но масштабного окружения, какого ожидал Гитлер, не получилось. Барвенковский котел в какой-то мере отрезвил Ставку. Советское командование отвело свои войска, прежде чем те были окружены. В результате гитлеровский план окружения и уничтожения советских армий к западу от Дона провалился.

Ростов-на-Дону, ворота Кавказа, пал 23 июля. Гитлер немедленно приказал Семнадцатой армии захватить Батуми, в то время как Первая и Четвертая танковые армии должны были двигаться к нефтепромыслам Майкопа и Грозного, столицы Чечни. «Если мы не возьмем Майкоп и Грозный, – сказал своим генералам Гитлер, – мне придется прекратить войну». Сталин, потрясенный тем, насколько неправильными оказались его предположения относительно нового немецкого наступления на Москву, и, понимая, что Красной Армии недостает войск на Кавказе, послал Лаврентия Берию напустить страха на генералов.

Теперь Паулюсу было приказано захватить Сталинград силами Шестой армии, а его левый фланг вдоль Дона должна была прикрывать Четвертая румынская армия. Пехотные дивизии Паулюса к тому времени были на марше уже шестнадцать дней без отдыха. А XXIV танковый корпус Гота, стремительно продвигавшийся на юг в сторону Кавказа, теперь развернулся, чтобы помочь при штурме Сталинграда. Манштейн был поражен, узнав, что его Одиннадцатой армии, овладевшей Крымом, теперь предстоит отправиться на север для участия в новом наступлении на Ленинградском фронте. В очередной раз Гитлер оказался не в состоянии сосредоточить силы в момент, когда он пытался захватить новые огромные территории.

28 июля Сталин издал подготовленный генерал-полковником Александром Михайловичем Василевским приказ № 227 под названием «Ни шагу назад»: «Паникеры и трусы должны истребляться на месте. Отныне железным законом дисциплины для каждого командира, красноармейца, политработника должно являться требование – ни шагу назад без приказа высшего командования. Командиры роты, батальона, полка, дивизии, соответствующие комиссары и политработники, отступающие с боевой позиции без приказа свыше, являются изменниками Родины. С такими командирами и политработниками и поступать надо, как с изменниками Родины». При каждой армии создавались специальные заградотряды, чтобы расстреливать тех, кто посмеет отступать. Штрафные батальоны были усилены в том же месяце тридцатью тысячами заключенных ГУЛАГа в возрасте до сорока лет, ослабленными и голодными. В том же году умерли 352 560 узников ГУЛАГа – четверть общего количества заключенных.

Суровость приказа № 227 приводила к ужасающим несправедливостям, когда раздраженные генералы требовали «козлов отпущения». Один командир дивизии приказал полковнику, полк которого слишком замешкался в наступлении, кого-нибудь расстрелять. «Мы не на профсобрании. Мы на войне». Полковник выбрал любимого всеми солдатами лейтенанта Александра Ободова, командира минометной роты. Комиссар полка и капитан-особист арестовали Ободова. «Товарищ комиссар! – в отчаянии, еще не веря в происходящее, повторял Саша. – Товарищ комиссар! Я всегда был хорошим человеком!» «Следом, наступая на него и распаляя себя гневом, показались с пистолетами в руках комиссар полка старший батальонный комиссар Федоренко и капитан-особист, фамилия которого в моей памяти не сохранилась, – записал его друг, – раздались хлопки выстрелов. Заслоняясь руками, Саша отмахивался от пуль, как от мух. «Товарищ комиссар! Това…» После третьей пули, попавшей в него, Саша умолк на полуслове и рухнул на землю».

Еще до того, как Шестая армия Паулюса достигла большой излучины реки Дон, Сталин создал Сталинградский фронт и перевел город на военное положение. Если бы немцы переправились через Волгу, страна оказалась бы разрезанной на две части. Нависла угроза над англо-американским маршрутом снабжения через Персию – и это сразу после того, как англичане прекратили посылать морские караваны на север России. Женщины и даже совсем еще дети отправились копать противотанковые рвы и насыпи для защиты нефтехранилищ вдоль берега Волги. 10-я стрелковая дивизия НКВД взяла под контроль пункты переправы на Волге и занялась наведением дисциплины в городе, который все больше охватывала паника. Сталинграду угрожала Шестая армия Паулюса в излучине Дона и Четвертая танковая армия Гота, которую Гитлер вдруг развернул и отправил обратно на север, чтобы ускорить взятие города.

На рассвете 21 августа пехотные части LI немецкого корпуса переправились через Дон в штурмовых лодках. Плацдарм был захвачен, понтонные мосты через реку построены и на следующий день по ним двинулась 16-я танковая дивизия генерал-лейтенанта Ганса Хубе. 23 августа, незадолго до рассвета, его передовой танковый батальон под командованием полковника графа Гиацинта фон Штахвица пошел навстречу восходящему солнцу в наступление на Сталинград, который лежал всего в шестидесяти пяти километрах к востоку. Покрытая выжженной травой донская степь была твердой, как камень. Только балки да овраги замедляли движение бронетехники. Но штаб Хубе внезапно остановился, получив радиограмму. Ждали, заглушив двигатели. Затем в небе появился «физелер шторьх», покружил над ними и приземлился рядом с машиной командира батальона. К Хубе подошел генерал Вольфрам фон Рихтгофен – грубый бритоголовый командующий Четвертым воздушным флотом. Он заявил, что по приказу ставки фюрера весь его воздушный флот нанесет удар по Сталинграду. «Пользуйтесь этим сегодня! – сказал он Хубе. – Вас будут поддерживать 1 200 самолетов. Завтра я вам уже ничего не могу обещать». Через несколько часов немецкие танкисты восторженно махали руками, приветствуя эскадрильи Хе-111, Ю-88 и Ю-87, пролетавшие над их головами по направлению к Сталинграду.

Это воскресенье, 23 августа 1942 г., сталинградцам никогда не суждено будет забыть. Не ведая о приближении немецких войск и пользуясь солнечной погодой, горожане шли отдохнуть на Мамаев Курган – древний татарский погребальный холм, который высился в центре города, раскинувшегося на тридцать с лишним километров вдоль изгиба правого берега Волги. Громкоговорители на улицах передали сигнал «Воздушная тревога», но люди бросились в укрытия только тогда, когда открыли огонь зенитные орудия.

Самолеты фон Рихтгофена посменно осуществляли ковровые бомбардировки города. «Ближе к вечеру начался мой массированный двухдневный налет на Сталинград, и с самого начала – с хорошим зажигательным эффектом», – записал Рихтгофен в своем дневнике. Бомбы попали в нефтехранилища, отчего возникли огромные облака пламени, а затем поднялись гигантские столбы черного дыма, который можно было наблюдать более чем за 150 км. Тысячи тонн фугасов и зажигалок превратили город в настоящий ад. Многоэтажные жилые дома, гордость города, были разрушены. Это была самая сильная бомбежка за все время войны на Востоке. Из населения города, увеличившегося притоком беженцев примерно до 600 тыс., около 40 тыс. погибли в первые два дня налетов.

Танкисты 16-й дивизии Хубе махали руками, приветствуя возвращавшиеся самолеты, а «юнкерсы» отвечали им сиренами. К концу дня танковый батальон Штрахвица подходил к Волге севернее Сталинграда, но тут он попал под обстрел зенитных батарей, 37-миллиметровые орудия которых могли вести огонь как по воздушным целям, так и по наземным. Орудийные расчеты этих батарей состояли целиком из девушек, многие из которых были студентками. Они сражались до последнего человека и все погибли в этом бою. Командиры немецких танковых подразделений были потрясены и смущены, когда обнаружили, что зенитчики, с которыми они вели бой, оказались женщинами.

В один день немцы прошли весь путь от Дона до Волги, что казалось им огромным успехом. Они достигли того, что считали границей с Азией, а также конечной цели Гитлера – линии Архангельск–Астрахань. Многие считали, что война, по сути, завершена. Они фотографировали друг друга, изображая ликование, стоя на танках, а также снимали столбы дыма, поднимавшиеся над Сталинградом. Один из асов люфтваффе вместе со своим ведомым, заметив танки внизу, устроил для них целое воздушное представление, исполняя в воздухе фигуры высшего пилотажа.

Один из немецких командиров, стоя на башне своего танка на высоком правом берегу Волги, осматривал в бинокль противоположный берег. «Мы смотрели на необъятную степь, тянувшуюся в сторону Азии, и я был поражен ее размерами, – вспоминал он позднее. – Но тогда я не мог думать об этом особенно долго, потому что еще одна батарея зениток обстреляла нас, и пришлось снова вступать с ними в бой». Храбрость молодых женщин-зенитчиц стала легендой. «Это была первая страница обороны Сталинграда», – писал Василий Гроссман, слышавший рассказ о героизме зенитчиц из первых уст.

В то лето кризиса, переживаемого Антигитлеровской коалицией, Черчилль решил, что должен встретиться со Сталиным и лично объяснить ему причины, по которым была приостановлена отправка караванов, и почему открытие Второго фронта не было на тот момент возможно. У себя в Англии он подвергался резкой критике за сдачу Тобрука и тяжелые потери в Битве за Атлантику. Таким образом, Черчилль пребывал не в лучшем настроении для серии изнурительных объяснений со Сталиным.

Он полетел в Москву из Каира через Тегеран и прибыл в столицу СССР 12 августа. Переводчик Сталина наблюдал, как Черчилль обходил встречавший его почетный караул, выставив подбородок, и «пристально всматривался в каждого солдата, как бы взвешивая стойкость советских воинов». Впервые этот ярый противник большевизма ступил на территорию большевистского государства. Его сопровождал Аверелл Гарриман, представлявший на переговорах Рузвельта, но английскому премьеру пришлось сесть в первый автомобиль, где он оказался один на один с суровым Молотовым.

В тот вечер Черчилля и Гарримана отвезли в мрачную и строгую сталинскую квартиру в Кремле. Британский премьер-министр спросил о положении на фронте, что сыграло на руку Сталину. Он подробно описал крайне опасное развитие событий на юге, прежде чем Черчиллю представилась возможность объяснить, почему отложено открытие Второго фронта.

Черчилль начал с описания огромного наращивания вооруженных сил, которое идет в Англии. Затем он заговорил о стратегических бомбардировках Германии, упомянув массированные рейды на Любек и Кельн, апеллируя к сталинской жажде мести. Черчилль пытался убедить его, что немецкие войска во Франции слишком сильны, чтобы до 1943 г. начать операцию вторжения с форсированием Ла-Манша. Сталин энергично протестовал и «оспаривал цифры, приводимые Черчиллем в отношении размера немецких сил в Западной Европе». Сталин презрительно заметил, что «тот, кто не желает рисковать, никогда не сможет выиграть войну».

Надеясь смягчить гнев Сталина, Черчилль стал рассказывать о планах высадки в Северной Африке, на которую он уговаривал Рузвельта за спиной генерала Маршалла. Премьер схватил лист бумаги и нарисовал крокодила, чтобы проиллюстрировать свою мысль о нападении на «мягкое подбрюшье» зверя. Но Сталина не могла устроить такая замена полноценного Второго фронта. А когда Черчилль упомянул о возможности вторжения на Балканы, Сталин сразу же почувствовал, что подлинная цель Черчилля – опередить Красную Армию и оккупировать эту часть Европы. Тем не менее, встреча закончилась в несколько более приятной атмосфере, чем ожидал Черчилль.

Но на следующий день гневное осуждение советским диктатором коварства союзников и повторение упрямым Молотовым всех обвинений, высказанных Сталиным, возмутило и огорчило Черчилля настолько, что Гарриману пришлось несколько часов кряду заниматься восстановлением его морального духа. 14 августа Черчилль хотел было уже прервать переговоры и уклониться от банкета, подготовленного в его честь, но британскому послу сэру Арчибальду Кларку Керру, эксцентричному гению дипломатии, удалось его переубедить. Теперь Черчилль настаивал на том, что явится на банкет в своем любимом комбинезоне «сирена» (в таком ходили бойцы гражданской обороны Британии), который Кларк Керр сравнивал с детским комбинезончиком, и это тогда, когда все советские генералы и чиновники должны были явиться на банкет в парадных военных мундирах.

Ужин в роскошном Екатерининском зале Кремля затянулся за полночь, с девятнадцатью переменами блюд и бесконечными тостами, которые в основном провозглашал Сталин, обходивший затем стол, чтобы чокнуться с гостями. «У него неприятное, холодное, хитрое, мертвенное лицо, – записал в своем дневнике генерал сэр Алан Брук, – и всякий раз, глядя на него, я могу себе представить, как он, не моргнув, отправляет людей на смерть. С другой стороны, нет никаких сомнений в том, что он обладает острой сообразительностью и отменным пониманием основных реалий войны».

На следующий день Кларку Керру вновь пришлось применять все свое обаяние и способность к убеждению. Черчилль пришел в ярость от советских обвинений Британии в трусости. Но по окончании встречи Сталин пригласил его на ужин к себе в кабинет. Атмосфера вскоре изменилась, благодаря алкоголю и присутствию дочери Сталина, Светланы. Сталин выказывал дружеское расположение, сыпал шутками, и Черчилль вдруг увидел советского тирана в совершенно ином свете. Премьер убедил себя в том, будто бы склонил Сталина к дружбе, и на следующий день покинул Москву, радуясь своему успеху. Черчилль, которому чувства часто казались реальнее фактов, не сумел разглядеть в Сталине еще более умелого, чем Рузвельт, мастера манипулировать людьми.

Дома его в очередной раз ожидали плохие новости. 19 августа Объединенное управление оперативного планирования, во главе которого стоял лорд Луис Маунтбеттен, провело масштабный рейд по захвату Дьеппа на северном побережье Франции. В операции «Торжество» задействовали более 6 тыс. солдат и офицеров, по большей части из канадских вооруженных сил. Участвовали также силы «Сражающейся Франции» и батальон американских рейнджеров. Рано утром, в самом начале рейда, нападающие натолкнулись на караван немецких судов. Таким образом, вермахт почти сразу узнал о нападении союзных войск. Эсминец и тридцать три малых десантных судна были потоплены, все танки, с таким трудом доставленные на берег, уничтожены, а канадские пехотинцы попали на берегу в ловушку, натолкнувшись на мощную немецкую оборону и заграждения из колючей проволоки.

Рейд, который привел к гибели более 4 тыс. солдат и офицеров союзных войск, стал жестоким, однако очень наглядным уроком. Он убедил союзников, что хорошо обороняемые порты невозможно взять с моря, что любая высадка на побережье без предшествующих массированных бомбардировок с воздуха и обстрелов морской артиллерией невозможна. Но, пожалуй, самым главным выводом был тот, что вторжение в Северную Францию следует начинать не ранее 1944 г. И снова Сталин будет в ярости из-за переноса единственно правильного, по его мнению, варианта Второго фронта. И все же катастрофа в Дьеппе привела к одному важному заблуждению врага. Гитлер уверовал в неприступность того, что вскоре он станет называть своим «Атлантическим валом», и в то, что его силы во Франции могут легко отбить любое вторжение союзников.

В СССР известие о рейде на Дьепп породило надежду, что это – начало Второго фронта. Но оптимистические ожидания вскоре сменились горьким разочарованием. Операция была воспринята как жалкая подачка. Идея Второго фронта стала обоюдоострым мечом советской пропаганды: символом надежды для всего советского народа, с одной стороны, и способом посрамить англичан и американцев, с другой стороны. Самыми остроумными в этом вопросе были, пожалуй, красноармейцы. Открывая получаемые по ленд-лизу банки американской тушенки, солдаты приговаривали: «Откроем-ка Второй фронт!»

В отличие от их товарищей на юге России, у немецких солдат в районе Ленинграда боевой дух был отнюдь не таким высоким. Их озлобляла собственная неспособность задушить «колыбель большевизма». Суровая зима сменилась бедствиями весны: болотами и тучами комаров.

Советские защитники, со своей стороны, благодарили судьбу, что им удалось выдержать голод той страшной зимы, унесший около миллиона жизней. Основные усилия были направлены теперь на очистку города и удаление скопившихся нечистот, угрожавших эпидемией. Население было мобилизовано на посадку капусты на каждой свободном клочке земли, включая все Марсово поле. По утверждениям Ленсовета, весной 1942 г. в городе и его окрестностях овощами было засажено 12 500 га. Чтобы предотвратить голод следующей зимой, возобновили эвакуацию гражданского населения через Ладожское озеро. Более полумиллиона жителей покинули город, а на смену им прибыли войсковые подкрепления. Приготовления включали также создание запасов продовольствия и прокладку топливного трубопровода по дну Ладожского озера.

9 августа был сделан важный шаг для поднятия морального и боевого духа: в городе исполнялась и транслировалась на весь мир Седьмая «Ленинградская» симфония Шостаковича. Немецкая артиллерия попыталась сорвать концерт, но советские артиллеристы ответным огнем, к радости ленинградцев, подавили эти попытки. Жителям города было также приятно узнать, что неустанные налеты люфтваффе на суда, следующие через Ладожское озеро, были также сильно ослаблены из-за больших потерь немецкой авиации: люфтваффе потеряли 160 машин.

Советской разведке было известно, что немецкие войска под командованием генерал-фельдмаршала фон Манштейна – его Одиннадцатая армия – готовят генеральный штурм Ленинграда. В операции под кодовым названием «Северное сияние» Гитлер приказал Манштейну уничтожить город и соединиться с финнами. Чтобы сорвать немецкое наступление, Сталин приказал Ленинградскому и Волховскому фронтам сделать еще одну попытку срезать немецкий выступ, достигавший южного берега Ладожского озера, и таким образом прорвать блокаду. Это наступление, известное как Синявинская операция, началось 19 августа.

Молодой красноармеец так описал в письме домой свою первую атаку на рассвете: «…Над головой провизжал снаряд и разорвался неподалеку. Грозно прожужжали осколки, дождем застучали по земле. Началась наша артподготовка. Мы поползли вперед. Тишина заполнилась грохотом разрывов, стремительно, с визгом, проносились снаряды. Наша артиллерия молотила вражеские укрепления. Огневой вал двигался вперед, вдруг совсем рядом оглушительно хлопнуло, посыпались комья земли – немцы открыли ответный огонь. Гулом, грохотом, визгом, воем осколков заполнился воздух, тряслась земля, дым окутал поле боя. Мы ползли, не останавливаясь. Вперед, только вперед, иначе – смерть. Осколком мне царапнуло губу, лицо залило кровью, руки обжигали многочисленные осколки, как град, сыпавшие сверху. Уже заработал наш пулемет, канонада усиливалась, невозможно поднять голову. Неглубокая канава защищала нас от осколков. Мы старались быстрее вырваться вперед, чтобы уйти из-под огня. Загудели самолеты. Началась бомбежка. Сколько продолжался этот ад, не помню. Откуда-то передали: “Появились немецкие бронетранспортеры”. Мы всполошились, но оказалось, это наши танки утюжили проволочные заграждения противника. Скоро мы добрались до них и попали под такой огонь, что я и теперь не пойму, как остался жив. Именно здесь я увидел первого убитого, он валялся без головы вдоль канавы, загораживая нам путь. Тут только мне пришло в голову, что меня тоже могут убить. Мы перескочили через убитого. Горнило боя осталось позади, впереди был противотанковый ров, откуда-то сбоку (не видно, откуда) строчили автоматы. Здесь уж мы, согнувшись, бежали бегом. Раздались два-три взрыва. “Бросают гранаты, давай скорее!” – крикнул Пучков. Мы еще быстрее побежали вперед. Два убитых пулеметчика навалились на бревно, словно желая перелезть через него, они загораживали нам путь. Мы вылезли из окопа, перебежали ровное место и прыгнули в ров. На дне лежал убитый немецкий офицер, уткнувшись лицом в грязь. Здесь было тихо и пустынно. Никогда не забуду этого длинного земляного коридора, с одной стеной, освещенной солнцем. Всюду визжали пули. Где немцы, мы не знали: они были и спереди, и сзади. Один пулеметчик вскочил было на бровку, но тотчас же, сраженный пулей снайпера, сел и, словно задумавшись, опустил голову на грудь».

Советские потери были очень тяжелыми – 114 тыс. человек, из них 40 тыс. убитыми. Но, к ярости Гитлера, этот упреждающий удар Красной Армии полностью разрушил план наступления Манштейна.

Все еще одержимый идеей завладеть нефтепромыслами Кавказа и городом, носящим имя Сталина, Гитлер был уверен, «что русским пришел конец», хотя военнопленных теперь захватывали гораздо меньше, чем ожидалось. Расположившись в новой ставке Werwolf под Винницей, фюрер страдал от мух и комаров и совершенно потерял покой в условиях усиливающейся жары. Гитлер начал хвататься за символы победы, часто пренебрегая реалиями войны. 12 августа он заявил итальянскому послу, что Сталинградская битва решит исход войны. 21 августа немецкие солдаты одной из горнострелковых частей взобрались на гору Эльбрус высотой 5 600 метров – самую высокую вершину Кавказа – и установили там «боевое знамя Рейха». А спустя три дня известие о том, что танковая часть, идущая в авангарде армии Паулюса, дошла до берега Волги, вдохновило фюрера еще больше. Однако вскоре, уже 31 августа, он пришел в ярость, когда генерал-фельдмаршал Лист, командующий Группой армий A на Кавказе, доложил ему, что войска находятся на пределе сил и столкнулись с гораздо более сильным сопротивлением, чем ожидалось. Не поверив Листу, он приказал начать наступление на Астрахань и захватить западное побережье Каспийского моря. Гитлер просто отказывался признать, что сил его войск недостаточно для выполнения такой задачи и что топлива, боеприпасов и продуктов для армий действительно не хватает.

С другой стороны, немецкие солдаты у порога Сталинграда сохраняли исключительный оптимизм. Они думали, что город скоро окажется в их руках, и они смогут вернуться домой. «Во всяком случае, мы не будем устраиваться в России на зимние квартиры, – писал солдат 389-й пехотной дивизии, – так как наша дивизия отказалась от зимнего обмундирования. С Божьей помощью, мы с вами, дорогие наши, увидимся еще в этом году». «Надеюсь, операция не затянется надолго», – записал мимоходом ефрейтор 16-й танковой дивизии, мотоциклист-разведчик, отметив небрежно, что захваченные в плен советские женщины-солдаты настолько уродливы, что на них даже смотреть было неприятно.

В штабе Шестой армии нарастало беспокойство по поводу коммуникаций – чрезмерно растянутых на сотни километров за Дон. Ночи, как Рихтгофен отметил в своем дневнике, вдруг стали «очень прохладными». Не за горами была зима. Офицеров штаба беспокоила также слабость румынских, итальянских и венгерских войск, державших оборону на правом берегу Дона и прикрывавших немецкий тыл. Красная Армия контратаковала их и легко отбросила назад в целом ряде мест, захватив на реке плацдармы, которые позже сыграют исключительно важную роль.

Офицеры советской разведки уже собирали материалы об этих союзниках вермахта. Многих итальянских солдат мобилизовали насильно, а некоторых даже доставляли «в кандалах». Румынским солдатам, как выяснила русская разведка, их офицеры обещали «после войны земли в Трансильвании и Украине». При этом солдаты получали мизерное жалованье, всего шестьдесят лей в месяц, а их суточный паек составлял полкотелка горячей еды и 300–400 г хлеба. Они ненавидели членов «железной гвардии», сражавшихся в их рядах – те шпионили и доносили на солдат. Деморализация Третьей и Четвертой румынских армий была взята на заметку в Москве.

Судьбы фронтов под Сталинградом, на Кавказе и в Египте были тесно связаны. Растянутые на такой огромной территории войска вермахта, чрезмерно полагающиеся на слабых союзников, были теперь обречены на потерю своего самого большого преимущества, Bewegungskrieg – маневренной войны. Эпоха головокружительных успехов Германии подходила к концу, поскольку немцы наконец потеряли инициативу. Фюрер в своей ставке, как и Роммель в Северной Африке, не мог более ожидать невозможного от измученных войск и крайне ненадежных коммуникаций. Гитлер начал подозревать, что апогей экспансии Третьего рейха уже пройден. И теперь он еще более утвердился в решимости не позволить ни одному из своих генералов отступить.

В мае мы в 67-й раз отметили великий День Победы. Однако до сих пор в истории минувшей войны остаются белые пятна. О многих событиях того времени продолжают идти горячие споры. 1942 год... После крупных поражений советские войска, наконец, добились серьезных успехов в боях под Москвой, отстояли столицу. Враг вынужден был отступить. Однако к концу зимы наступление Красной армии выдохлось. Важной проблемой для обеих сторон была разгадка намерений противника и планирование операций на летний период. Его Величество случай помог советскому командованию. В его руках очутился портфель майора Рейхеля в котором были документы о планируемой немцами наступательной операции на юге под кодовым названием “Блау”. Однако Сталин, Ставка и генштаб не сумели воспользоваться этим “подарком”. А между тем, в нем был ответ на многие волновавшие ставку вопросы. Сталин и командование Красной армии, в том числе Жуков были уверены, что немцы опять предпримут генеральное наступление на Москву. Здесь они попытаются нанести главный удар. Однако этот удар Гитлер решил нанести советским войскам на юге, как это было предусмотрено разработанным его генералами планом “Блау”- “Голубой”. * * * Рано утром 1 июня 1942 года Гитлер на своем самолете “Кондор” вылетел в Полтаву, где находился штаб группы армий “Юг”. Фюрер был в приподнятом настроении. Он был уверен, что новое наступление на Восточном фронте принесет новые победы немецкому оружию и немецкому воину. Он тепло поздоровался с встречавшими его фельдмаршалом Боком, командующими 1-й танковой армией Клейстом, 4-й танковой армией - Готом, 6-й армией - Паулюсом, 4-м воздушным флотом - Рихтгофеном. Фюрер провел в штаб-квартире южной армейской группировки совещание командования вермахта, на котором обсуждались задачи летнего наступления немецких войск. На этом совещании Гитлер заявил: “Если мы не получим нефть Кавказа, то вынуждены будем покончить с этой войной. Основной нашей задачей теперь становится реализация плана “Блау”. Военный обозреватель газеты “Нью-Йорк таймс”, участник трех войн, лауреат Пулитцеровской премии Хэнсон Болдуин в книге “Сражения выигранные и проигранные” большое внимание уделил операции “Блау”. Он писал, что в 1942 году Москва все еще манила Гитлера, но фюрера теперь больше привлекали нефтяные месторождения Кавказа по причине недостатка бензина в Третьем рейхе и огромных расходов топлива на Восточном фронте. Кавказ, с его нефтяными месторождениями, становился главной целью для немцев. За его покрытыми снегами горными вершинами лежали дальние горизонты - фюрер мечтал прорваться в Иран и Ирак, и даже в Индию. Гитлер как-то заявил на совещании, в котором участвовали промышленники: “Экономика Германии не может существовать без нефти. Моторное топливо немецкого производства должно стать реальностью, даже если это требует жертв”. Следует отметить, что своей нефти Германия вообще не имела. В 1940 году перед нападением на СССР в Третьем рейхе было произведено 8 миллионов тонн бензина и дизельного топлива в основном из местного угля, методом так называемой гидрогенизации его под высоким давлением. Этой проблемой фюрер занимался еще до прихода к власти. Так, в 1932 году, он встретился с руководителями химического концерна “ИГ Фарбен”, старался вникнуть даже в детали проекта создания синтетического моторного топлива и заявил, что этот проект соответствует планам партии национал-социалистов. Горючего, которым располагала Германия, хватало в мирных условиях. Не испытывала она трудностей в этом отношении и на первом этапе Второй мировой войны, когда шли сражения с армиями Польши, Франции и других стран Европы. Однако, когда начались бои на Восточном фронте, где масштабы были совершенно другие, потребности в нефтепродуктах резко возросли. Уже зимой 1941 года, в период битвы за Москву, танковые части вермахта и авиация встретились с серьезными трудностями в связи с нехваткой горючего. В тот период потребности Германии в какой-то мере удовлетворялись за счет нефтепромыслов Румынии. Однако решить проблему снабжения Третьего рейха горючим они не могли. К тому же, советская авиация наносила ощутимые удары по этим нефтепромыслам. В результате, добыча нефтепродуктов здесь постоянно снижалась. Уже во второй половине 1942 года Германия могла практически остаться без горючего. Все эти факторы учитывали Гитлер и его штаб Верховного командования немецкой армии при разработке плана операции “Блау”. По замыслу фашистского командования после неудачной операции по захвату Москвы вооруженные силы Германии в летнем наступлении 1942 года главный удар переносили на южное крыло Восточного фронта. К нанесению одновременных ударов на других направлениях, как это было в 1941 году, вермахт уже был не способен. Цель операции “Блау” - прорыв на Кавказ. Захват нефтепромыслов Баку и Грозного. На совещании в Полтаве Гитлер не упоминал Сталинград. Тогда для него и генералов - это был очередной город на карте, не более. Операция должна была начаться взятием Воронежа. Затем планировалось окружение советских войск западнее Дона, после чего 6-я армия Паулюса развивает наступление на Сталинград, обеспечивая безопасность северо-восточного фланга. Предполагалось, что Кавказ оккупирует 1-я танковая армия Клейста и 17-я армия. * * * 19 июня 1942 года... Дача на окраине оккупированного Харькова. Раньше здесь жил первый секретарь обкома, при Советской власти хозяин области, теперь обосновался командир 40-го танкового корпуса генерал Штумме со своим штабом. Вечером этого дня генерал устроил у себя ужин. В числе приглашенных командиры всех трех дивизий, входивших в состав корпуса, начальник штаба корпуса Франк, командующий артиллерией и другие офицеры. Спиртного было вдоволь, закуска обильная. Тосты следовали один за другим. Все повеселели. Кто-то из присутствующих совсем опьянев, забыл, что он на ужине у генерала, командира корпуса, сказал: “Надо бы дам пригласить”. Штумме строго глянул и тот испугано замолк. И тут появился писарь и наклонился к начальнику оперативного отдела штаба корпуса полковнику Гессу и что-то прошептал. Гесс обратился к Штумме: “Меня срочно вызывают к телефону”. Когда вышли из комнаты писарь сказал полковнику: - У них что-то случилось в 23-й танковой дивизии. Гессе схватил трубку. - Что у вас случилось? - спросил он начальника штаба дивизии Тайхгебера. Поговорив по телефону Гессе побежал наверх. Атмосферы веселья как не бывало. По выражению лица начальника оперативного отдела все поняли, случилось что-то серьезное. Обращаясь к генералу Штумме и командиру 23-й танковой дивизии фон Бойденбургу Гессе сказал, что в 9 часов утра начальник оперативного отдела 23-й дивизии майор Рейхель и пилот лейтенант Дехант на самолете “Физелер Шторх” вылетели с аэродрома Харьков - Северный в штаб 17-го армейского корпуса, чтобы уточнить планы совместных действий и взглянуть на район дислокации дивизии. - Сейчас уже 22 часа. Их нет, пропали, исчезли. Обзвонили всех, никто их не видел. - Что у них было при себе? - тихо спросил генерал Штумме. - Планшеты с картами и документы по предстоящей операции. - Мобилизовать всех на поиски. Разведке дать специальное задание, - отдал приказ побледневший Штумме. -Если они попали к русским нас всех ждет суд. Пирушка закончилась, удрученные офицеры разошлись. Все мигом протрезвели. Вскоре из штаба 336 пехотной дивизии сообщили, что видели самолет в районе русских передовых позиций. Разведрота из этой дивизии была срочно выделена для поисков пропавшего самолета или того, что от него осталось. * * * Мы уже упоминали выше, что план операции “Блау” стал известен командованию Красной армии. Сама судьба дала Красной армии шанс точно определить истинное направление главного удара противника. 19 июня 1942 года немецкий самолет из-за ошибки, допущенной летчиком, очутился над нейтральной полосой и был сбит советской артиллерией. На его борту находился начальник оперативного отдела штаба 23-й танковой дивизии майор Рейхель. В его портфеле были документы, которые раскрывали цели и план операции “Блау” - наступление на юге. Майор был убит, а его портфель с важнейшими документами оказался в руках советского командования. Советские историки не уделяли должного внимания плану “Блау” и истории с майором Рейхелем. Историки с немецкой стороны придают важное значение анализу этого плана и эпизоду с майором Рейхелем. В частности, много внимания этому уделил Пауль Карель в своей книге “Восточный фронт”. Книга вносит определенный вклад в уточнение ситуации на советско-германском фронте в 1942 году. Автор подробно рассказывает о случае с Рейхелем и его последствиях. О сбитом самолете и обнаруженных документах командующий Юго-Западным фронтом сообщил в Ставку. В тот же вечер Тимошенко позвонил по прямому проводу Сталин. Он интересовался захваченными документами и планируемыми в связи с этим операциями. Сохранились архивные материалы с записью их разговора. Тимошенко: “Перехваченные документы с планами действий противника не вызывают сомнений. Кроме уже переданных вам документов, захвачено много других, которые расшифровываются. Среди них уже расшифрован один документ, в котором указывается, что наступление отложено до 23 июня. (Немецкое наступление началось 28 июня, а 23 июня намечалось завершить перегруппировку войск по плану “Блау”- И.Т.), не исключена возможность, что противник узнает, что самолет сбит в расположении наших войск и сможет внести кое-какие изменения или отложить операцию. Нам думается, что коренные изменения не последуют, поскольку группировки в основном уже сосредоточены”. Перечислив намеченные меры по укреплению обороны, Тимошенко добавил, что хорошо было бы иметь в районе Короча еще одну стрелковую дивизию. На что Сталин ответил: “Если бы дивизии продавались на рынке, я бы купил для вас 5-6 дивизий, а их, к сожалению, не продают. Все. Всего хорошего. Желаю успеха”. (См.: Борис Соколов “Разведка”, М., “Аст-Пресс”, 2001). Товарищ Сталин любил иногда пошутить, но маршалу Тимошенко было не до шуток. Несмотря на то, что документы найденные в портфеле майора Рейхеля, не вызывали сомнений в их подлинности, ставка все же не решилась снять часть войск с западного направления и перебросить на южное. Генерал Гальдер, начальник немецкого генштаба, 20 июня записал в своем дневнике: “Самолет с майором Рейхелем и исключительно важными документами операции “Блау”, по-видимому, попал в руки противника”. А 22 июня, заслушав доклад начальника отдела службы войск полковника Радке, Гальдер отметил: “Вывод из дела Рейхеля: воспитание личного состава в духе более надежного сохранения военной тайны оставляет желать лучшего”. Офицер разведотдела 8-го армейского корпуса 6-й немецкой армии Иоахим Видер рассказал о судьбе Рейхеля и о документах, которые были в его портфеле: “Я считаю, что одно роковое событие происшедшее незадолго до нашего летнего наступления, существенно облегчило противнику разработку и осуществление плана стратегического, отступления. Лишь узкий круг знал в то время об этом злосчастном инциденте, который заставил штаб армии и наш корпусной штаб в течение нескольких дней развернуть лихорадочную активность и поставил главное командование сухопутных сил перед ответственными решениями. А случилось во что. Когда наши части занимали исходные рубежи для большого наступления, молодой майор вылетел на разведывательном самолете “Физелер-Шторх” в штаб соседнего соединения, чтобы обсудить там вопрос о предстоящих операциях. Портфель майора был битком набит секретными приказами и штабными документами. Самолет не прибыл к месту назначения. Сбившись с курса в тумане, он перелетел линию фронта. Вскоре мы, к ужасу своему обнаружили обломки сбитого “Физелер-Шторха” на “ничейной земле”. Между окопами. Русские уже успели растащить машину по винтикам, а наш майор исчез, не оставив никаких следов. Немедленно возник вопрос - попал ли в руки противника его портфель, в котором находились важнейшие секретные документы - приказы вышестоящих штабов? Несколько дней подряд все линии связи между главным командованием сухопутных сил, штабом армии и штабом нашего корпуса были постоянно заняты: срочные вызовы к аппарату следовали один за другим. Поскольку беда стряслась в расположении нашего корпуса, мы получили задание до конца выяснить все обстоятельства дела и избавить командование от мучительной неопределенности. Мы провели несколько разведывательных поисков с сильной огневой поддержкой на участке фронта, где был сбит самолет, и захватили несколько пленных. Вначале, полученные от них сведения были крайне противоречивы, но постепенно картина стала проясняться. Оказалось, что самолет подвергся обстрелу и совершил вынужденную посадку на “ничейной земле”, находившейся в нем офицер был убит не то еще в воздухе, не то при попытке к бегству, а его портфель взял “кто-то из комиссаров”. Наконец пленный, захваченный в результате нашего последнего по счету поиска, точно указал место, где был зарыт погибший немецкий офицер. Мы начали копать на этом месте и вскоре обнаружили труп злополучного майора. Итак, наши наихудшие предположения подтвердись: русским теперь было известно о крупном наступлении, которое должны были начать наша 6-я и 2-я армии, и его направление и численность наших ударных частей и соединений. Но было поздно - главное командование сухопутных сил уже не могло пересмотреть принятые решения и отменить столь тщательно подготовленную операцию. Таким образом, наше наступление на Сталинград с самого начала проходило под несчастной звездой”. (См.: Борис Соколов, указ. соч.). Бывший адъютант командующего 6-й немецкой армией Паулюса полковник Вильгельм Адам писал, что инцидент с Рейхелем грозил роковыми последствиями еще и потому, что в захваченных у него документах содержались подробные сведения о предстоящих операциях соседей слева 2-й армии и 4-й танковой армии. В своих воспоминаниях, написанных в тюрьме в Нюрнберге, генерал-фельдмаршал Кейтель отмечал, что вынужденная посадка Рейхеля в нейтральной полосе с боевыми приказами явилась настоящей бедой для немцев, ибо произошло это за несколько дней до наступления. Делом Рейхеля занялся сам Гитлер. Фюрер был возмущен безответственным поведением некоторых генералов и офицеров. Командир корпуса генерал Штумме, начальник штаба корпуса полковник Франк и командир 23-й танковой дивизии генерал Бойнебург были сняты со своих постов и отданы под суд. Их дело рассматривал имперский военный суд под председательством Геринга. За них пытались заступиться Кейтель и командующий 6-й армией Паулюс. Суд приговорил Штумме к пяти годам тюрьмы, Франка к трем годам. Однако вскоре они были помилованы. Учли их боевые заслуги в прошлом и вернули на службу. В сентябре 1942 года Штумме заменил заболевшего Роммеля на посту командующего танковой армией “Африка”. Вместе с ним в качестве начальника штаба прибыл Франк. Однако через четыре дня после вступления в должность, и в первый день наступления англичан в районе Эль Аламейна Штумме умер от сердечного приступа. В связи с делом Рейхеля, Гитлер издал приказ, чтобы впредь ни один командир не знал о тех боевых задачах, которые поставлены перед соседними подразделениями. Естественно соблюдение этого приказа привело к тому, что была затруднена, а нередко просто невозможна координация боевых действий частей вермахта. Пришлось фюреру этот приказ отменить. * * * В конце июня 1942 года на фронте от Курска до Таганрога стояли готовые к наступлению, полностью укомплектованные, хорошо оснащенные пять германских армий. Перед ними была поставлена задача разгромить советские войска на юге. Для обеспечения внезапности германское командование провело ряд акций направленных на то, чтобы скрыть от Красной армии направление главного удара в предстоящей летней кампании. Следовало создать видимость, будто вермахт снова развернет наступление на центральном участке фронта с целью захвата Москвы. Командование вермахта для этого разработало и осуществило операцию по дезинформации под кодовым названием “Кремль”. Производилась демонстративная аэрофотосъемка московских оборонительных позиций, ложная передислокация частей и штабов. Подвезли переправочные средства к водным преградам и даже изготовлены дорожные указатели. 27 июня советский самолет-разведчик принес поразительные новости: на стыке 13-й и 40-й армий и на других участках Брянского фронта обнаружена огромная концентрация германских войск. Пока ситуацию анализировали в штабе фронта и в Москве, на следующий день 28 июня 1942 года в 10 часов утра советско-германский фронт взорвался - вермахт приступил к осуществлению операции “Блау”. Немецкая авиация и прежде всего штурмовики обрушились на позиции советских войск, германская артиллерия била без перерыва. Танки и сопровождающая их пехота двинулись вперед. Развернулась битва, финал которой считали, решит судьбу войны. 4-я танковая армия Гота в составе одиннадцати дивизий устремилась на Воронеж и должна была дальше выйти к Дону. В директиве Гитлера номер 41. от 5 апреля 1942 года цели операции “Блау” были определены так: уничтожение сил противника на излучине Дона с последующим захватом нефтяных ресурсов Кавказа и преодолением горного барьера. В качестве важного этапа для достижения этой цели ставилась задача - овладеть Сталинградом. Около 100 дивизий вермахта и стран-сателлитов и почти половина немецких самолетов Восточного фронта были сконцентрированы на юге для осуществления плана “Блау”. Им противостояли Юго-Западный, Южный и Кавказский фронты под общим командованием маршала Семена Тимошенко. Советские стратегические резервы были сосредоточены на Центральном направлении, где командование Красной армии ожидало главного удара. Известный английский историк Алан Буллок во втором томе своей книги “Гитлер и Сталин. Жизнь и власть” отмечает, что ударная сила, с которой Гитлер начал свое второе летнее наступление против России была вдвое меньше той, с которой немцы напали в 1941 году - 68 вместо 158 дивизий. Гитлер надеялся компенсировать это сосредоточением армий только на одном фронте - на Южном. Союзники Германии - итальянцы, венгры и румыны поставили 52 дивизии - четверть всех сил, воевавших против СССР. Хотя план операции “Блау” попал в руки русских, Сталин считал, что это “подсадка” и был захвачен врасплох, когда немцы не развернулись на московском направлении, а, двинулись к реке Дон, начали захват Сталинграда и нацелились на нефтяные промыслы Кавказа. Пока Сталин судорожно пытался реорганизовать свои фронты, Гитлер перебрался в свой передовой штаб в Виннице, уверенный, что с русскими покончено. * * * Следует отметить, что сообщения о планируемой немецким командованием операции “Блау”, советская разведка получила от своих агентов Ресслера и Шульце-Бойзена из группы “Красная капелла”. Однако, Сталин отмахнулся от этой информации. Большой пользы от захваченных документов, которые были в портфеле майора Рейхеля, командование Красной армии не извлекло. Дело ограничилось бомбардировкой указанных в этих документах районов сосредоточения ударных вражеских группировок. В конце июня 1942 года группа немецких армий “Юг” была разделена на две - группу армий “А” под командованием фельдмаршала фон Листа и группу “В” под командованием фельдмаршала фон Бока. Группа армий “А” должна была наступать на Кавказ, а армии фон Бока двигаться к Волге и Сталинграду. В ходе наступления немецких войск 1-я танковая армия под командованием генерал-полковника фон Клейста прорвалась на Кавказ и захватила Майкоп - первый нефтяной район, который, однако, полностью был разрушен перед отступлением Красной армии. Войдя в город, немцы нашли лишь горящие нефтяные скважины. Им так и не удалось наладить здесь добычу нефти. Было даже создано акционерное общество “Немецкая нефть на Кавказе”. Гитлеровцы собрали большой персонал из 15 тысяч специалистов и рабочих для технического обслуживания кавказских нефтепромыслов. Оставалось только захватить их и наладить нефтедобычу. Н.Байбаков в годы войны занимал пост наркома нефтяной промышленности, а впоследствии много лет руководил Госпланом СССР. В разгар боев в предгорьях Кавказа его вызвал Сталин. Он сказал: “Гитлер рвется на Кавказ, надо сделать все, чтобы врагу не досталась даже капля нашей нефти. Имейте в виду, если немцы захватят нашу нефть, мы вас расстреляем. Но если вы уничтожите промыслы преждевременно, а немцы их так и не захватят, мы вас тоже расстреляем”. “Вы не оставляете мне выбора, товарищ Сталин”, - сказал Байбаков. Сталин поднял руку, постучал по виску: “Здесь выбор, товарищ Байбаков”. За полгода оккупации Кубани, прибывшим туда немецким инженерам, так и не удалось восстановить ни одной взорванной скважины. Генерал Павел Судоплатов в книге “Спецоперации. Лубянка и Кремль 1930-1950 годы” писал: “Наше спецподразделение заминировало нефтяные скважины и буровые вышки в районе Моздока и взорвало их в тот момент, когда к ним приближались немецкие мотоциклисты”. В разгар боев на перевалах Кавказского хребта продвижение немецкой боевой техники застопорилось из-за нехватки бензина. По этой причине часто бездействовала авиация. Начальник германского генштаба генерал Гальдер записал в своем дневнике: “Горькая ирония в том, что мы, приближаясь к нефти, испытывали все больший ее дефицит”. Судьба Кавказа решалась в Сталинградском сражении. Трудно переоценить значение этой битвы, ее влияние на ход Второй мировой войны. На помощь окруженной в районе Сталинграда 6-й армии Паулюса Гитлер направил специально сформированную группу армий “Дон”. Командующий этой группой фельдмаршал Манштейн много раз докладывал фюреру, что если не получит подкреплений, это приведет к катастрофе. Когда ситуация стала критической, Манштейн пытался убедить Гитлера, что единственная возможность спасти положение это вывести группу армий “А” с Кавказа. Но фюрер отказывался это сделать. Он все еще надеялся реализовать план “Блау”, захватить нефтепромыслы Баку и Грозного. К ноябрю 1942 года, попытки германских войск пробиться через горные перевалы к Грозному и Баку были окончательно отбиты. Не удалось им закрепиться на рубеже реки Кубань. Под напором советских войск немцы вынуждены были отступать. Поражение немецких войск под Сталинградом заставило Гитлера взглянуть реальности в лицо, убедиться в провале плана “Блау”. В марте 1943 года почти вся территория Кавказа была освобождена. В руках немцев оставался только район Новороссийск-Анапа-Тамань. Последние части вермахта были эвакуированы с Таманского полуострова 9 октября 1943 года. Этот день считается датой окончания битвы за Кавказ. План “Блау” потерпел полный провал. Нефть Кавказа, которая казалась фюреру так близко, оказалась очень далеко. Ну а о нефти Ирана и Ирака он уже и не пытался мечтать. Представим себе, как бы развернулись события на советско-германском фронте в 1942 году, если были бы разгаданы замыслы Гитлера и его генералов. Некоторые историки и военные специалисты считают, что сроки войны сократились бы на год не менее, были бы сорваны политические и военные цели германских нацистов. Но история не имеет сослагательного наклонения и в итоге мы имели то, что имели. Иосиф ТЕЛЬМАН, кандидат исторических наук.