Автор сообщает читателю, что книга принадлежит перу его друга и родственника – мистера Лемюэля Гулливера. Он решил издать её для молодых дворян. Роман был сокращён наполовину за счёт страниц, посвящённых тонкостям морского дела.

Письмо капитана Гулливера к своему родственнику Ричарду Симпсону

Мистер Лемюэль Гулливер высказывает недовольство тем, что его друг позволил себе изъять из книги ряд мест и вставить новые куски текста, мотивируя это нежеланием идти на конфликт с власть имущими. Главный герой считает, что публикация «Путешествий» не принесла практической пользы, так как никоим образом не повлияла на общественные пороки. Напротив в его адрес были высказаны обвинения в неуважении и приписаны ему книги, которых он никогда не создавал.

Часть первая

Путешествие в Лилипутию

1

Лэмюэль Гулливер был третьим (из пяти) сыном владельца небольшого поместья в Ноттингемшире. С четырнадцати до семнадцати лет он учился в колледже Эмануила в Кембридже, с семнадцати до двадцати одного – у выдающегося лондонского хирурга мистера Джемса Бетса. Два года и семь месяцев Гулливер изучал медицину в Лейдене, после чего занял место хирурга на судне «Ласточка», где и прослужил последующие три с половиной года. Затем герой женился на второй дочери чулочного торговца – Мери Бертон и осел в Лондоне. Через два года, после смерти своего учителя Бетса, его дела пошатнулись и он снова пошёл служить корабельным хирургом. Шесть лет провёл Гулливер на флоте, после чего три года пытался обосноваться на суше, но опять был вынужден сдаться и вернуться на корабль. 4 мая 1699 года на судне «Антилопа» герой отправился в Южное море.

Попавший в страшную бурю корабль был отнесён к северо-западу от Австралии, где столкнулся с густым туманом и разбился о камни. Команда погибла. Гулливеру удалось добраться вплавь до берега, где он свалился от усталости и проспал девять часов.

Проснувшись, герой обнаруживает, что привязан к земле. На его обездвиженное тело взбираются сорок крохотных человечков. Гулливеру удаётся стряхнуть их и освободить левую руку, на которую начинает сыпаться град из стрел. Герой решает лежать спокойно, дождаться наступления темноты и тогда вступить в бой с неприятелем. Рядом с ним возводят помост, на который взбирается важный сановник Гурго, долго говорящий на каком-то неизвестном языке. Гулливер показывает знаками, что нуждается в пище. Туземцы кормят его. Королевская свита десять минут объясняет герою, что его перевезут в столицу. Гулливер просит освободить его. Гурго отвечает отказом. Человечки ослабляют верёвки, чтобы герой смог помочиться. Раненую кожу Гулливера смазывают лечебной мазью. Герой, в чьё вино человечки подмешивают снотворное, засыпает ещё на восемь часов. На огромной телеге, с помощью лошадей, Гулливера везут в столицу.

На следующее утро у ворот города его встречает император со свитой. Гулливера поселяют в древний храм, использующийся после зверского убийства в качестве общественного здания. В целях безопасности героя приковывают многочисленными цепями за левую ногу.

2

Гулливер обозревает окрестности: слева от храма он видит город, справа – возделанные поля и лес. Первый крупный поход в туалет он совершает в своём новом месте жительства, затем – на воздухе, вдали от храма. Император, чей рост не превышает ногтя героя, вместе с семьёй и свитой навещает Гулливера и заботится о том, чтобы тот ни в чём не нуждался.

Первые две недели герой спит на голом полу. Затем ему шьют матрас, простыни и одеяло. Жители страны приходят посмотреть на Гулливера. Император каждый день совещается со своими министрами о том, что делать с великаном, который может сбежать или учинить в стране голод. От смерти Гулливера спасает милостивое обращение с шестью озорниками, переданными в его руки стражей. Император приказывает подданным обеспечить великана пищей, выделяет ему шестьсот слуг, триста портных и шесть учёных для обучения местному языку.

Через три недели Гулливер начинает немного говорить по-лилипутстки. Он просит императора даровать ему свободу. Двое чиновников обыскивают Гулливера и составляют подробную опись его имущества. Император изымает у героя саблю, два карманных пистолета, пули и порох. Часть вещей (очки и карманную подзорную трубу) Гулливер утаивает при обыске.

3

Гулливер входит в милость к императору. Население Лилипутии начинает доверять ему всё больше и больше. Героя развлекают танцами на канате, которые производятся людьми, желающими занять высокую государственную должность. На берегу находится шляпа Гулливера. Лилипуты возвращают её владельцу. У Гулливера появляется смертельный враг – адмирал королевского флота Скайреш Болголам. Последний составляет документ с условиями освобождения героя.

4

Гулливер осматривает столицу Лилипутии – Мильдендо и расположенный в середине неё императорский дворец. Главный секретарь по тайным делам Рельдресель рассказывает Гулливеру о политической ситуации внутри страны (вражда между партиями Тремексенов и Слемексенов) и угрозе нападения другой великой империи Блефуску, располагающейся на соседнем острове.

5

Гулливер срезает якоря у пятидесяти боевых кораблей Блефуску, связывает их и доставляет в порт Лилипутии. Император мечтает полностью поработить врага, но герой отказывает ему в помощи. Вызванный на тушение пожара императорского дворца Гулливер попадает в немилость из-за того, что мочиться на огонь.

6

Гулливер описывает рост жителей, зверей и растительности Лилипутии; рассказывает об обычаях местного населения – писать из одного угла страницы в другой, хоронить мёртвых вниз головой, жестоко карать судей, ложно обвинивших доносчиков. Неблагодарность считается в Лилипутии уголовным преступлением. Дети ничего не должны своим родителям. Они воспитываются вне семей, раздельно по половому признаку.

За те десять месяцев и тринадцать дней, которые Гулливер проводит в Лилипутии, он изготавливает стол и стул, получает новую одежду. За совместным обедом с императором лорд-канцлер Флимнап, приревновавший к герою свою жену, говорит, что содержание Человека Горы обходится казне в полтора миллиона спругов.

7

Друг из дворца знакомит Гулливера с обвинительным актом, составленным против него Болголамом и Флимнапом. Куинбус Флестрин обвиняется в выпуске мочи на императорской дворец, отказе в завоевании Блефуску и желании совершить путешествие на соседний остров. Не дожидаясь того, убьют его или выколют глаза, Гулливер бежит из Лилипутии.

8

Через три дня Гулливер находит в море лодку и просит разрешения у императора Блефуску вернуться домой. Император Лилипутии объявляет героя изменником и требует его возвращения в страну. Император Блефуску отказывается выдать Гулливера. 24 сентября 1701 года герой покидает остров. 26 числа его подбирает английское купеческое судно. 15 апреля 1702 года Гулливер пребывает в Даунс. Два месяца он проводит с семьёй, после чего отправляется в новое путешествие.

Часть вторая

Путешествие в Бробдингнег

1

20 июня 1702 года Гулливер покидает Англию на корабле «Адвенчер». В апреле 1703 последний попадает в бурю. В июне 1705 года герои начинают испытывать недостаток в пресной воде. Гулливер вместе с матросами высаживается на неизвестный континент. Он видит, как его товарищей преследует великан, а сам попадает на огромное поле с высоким ячменем, где его находит один из крестьян и передаёт своему хозяину. Гулливер показывает себя фермеру с лучшей стороны. Он оказывается в доме великана, где сидит за одним столом вместе с фермерским семейством.

Хозяйка укладывает Гулливера на своей кровати. Проснувшись, он сражается с двумя крысами, размером с дворняжку; справляет нужду в саду, куда его выносит жена фермера.

2

Девятилетняя дочь фермера мастерит для Гулливера постель в колыбельке своей куклы, шьёт ему рубашки, учит языку и даёт новое имя – Грильдриг. Сосед-фермер предлагает отвезти героя на ярмарку, чтобы показывать за деньги. В гостинице «Зелёный орёл» Гулливер даёт двенадцать выступлений в день. Через два месяца фермер едет с ним в тур по стране. За десять недель герои посещают восемнадцать крупных городов и множество мелких деревень. Глюмдальклич («нянюшка») – дочь фермера сопровождает отца в этой поездке. 25 октября Гулливера привозят в столицу.

3

От постоянных выступлений Гулливер начинает худеть. Фермер решает, что он скоро умрёт и продаёт его королеве. Глюмдальклич остаётся при Гулливере. Герой рассказывает королеве о том, как с ним обращался фермер. Королева представляет Гулливера королю. Последний в начале думает, что видит перед собой сплекнока (небольшое животное), затем решает, что герой – механизм. Поговорив с Гулливером, король отправляет его на исследование к трём учёным, которые не могут понять, как он появился на свет вопреки законам природы.

Для Гулливера делают маленький дом, шьют новую одежду. Он постоянно обедает с королевой, а по средам (воскресениям) с самим королём. Карлик королевы завидует славе Гулливера и окунает его в чашку со сливками. Опасность для героя представляют и гигантские мухи с осами.

4

Королева берёт с собой Гулливера в путешествия по стране. Королевство Бробдингнег имеет вид полуострова, окружённого с трёх сторон океаном, а с четвёртой – высокими горами. Столица государства – город Лорбрульгруд располагается по обоим берегам реки.

5

В Бробдингнег Гулливера подстерегают постоянные опасности: карлик королевы стряхивает на его голову яблоки, град сильно бьёт героя по спине, белый спаниель садовника принимает его за игрушку, которую нужно доставить хозяину, а обезьяна – за собственного детёныша. Фрейлины раздевают Гулливера донага и кладут себе на грудь. Королева приказывает столяру смастерить для героя лодку и длинный таз, чтобы он мог заниматься греблей.

6

Гулливер мастерит из волос короля гребень, а из волос королевы – стулья и кошелёк, развлекает царскую чету игрой на шпинете. Королю герой рассказывает об Англии и получает обоснованную критику судебной, финансовой и армейской системы.

7

Гулливер предлагает королю открыть тайну пороха. Король приходит в ужас и просит никогда не упоминать при нём столь грозного оружия.

Гулливер рассказывает читателю об особенностях науки, законодательства и искусства Бробдингнега.

8

На третий год своего пребывания в Бробдингнеге Гулливер вместе с королевской четой отправляется к южному побережью. Паж выносит его на пляж подышать свежим воздухом. Пока мальчик ищет птичьи гнёзда, дорожный ящик Гулливера похищает орёл, на которого нападают другие птицы. Герой оказывается в море, где его подбирает английское судно. Капитан корабля принимает героя за сумасшедшего. В нормальности Гулливера он убеждается, увидев вещи из королевства Бробдингнег. 5 июня 1706 года герой пребывает в Даунс.

Часть третья

Путешествие в Лапуту, Бальнибарби, Лаггнегг, Глаббдобдриб и Японию

1

5 августа 1706 года Гулливер покидает Англию на корабле «Добрая надежда». В Китайском море на судно нападают пираты. Гулливер тщетно пытается найти милосердие у голландского злодея, зато японец проявляет к нему определённую милость. Команду берут в плен. Гулливера сажают в челнок и отпускают в Тихий океан, где он находит временное пристанище на одном из островов.

На пятый день герой видит в небе летающий остров. Жители острова откликаются на его просьбу о помощи.

2

Лапутяне имеют странный вид: их головы скошены либо направо, либо налево, один глаз смотрит внутрь, а другой – вверх. Высший класс сопровождают слуги с пузырями воздуха и мелких камней, которыми они выводят своих хозяев из глубоких размышлений.

Гулливера кормят обедом, учат языку, шьют новое платье. Через несколько дней Летучий остров пребывает в столицу королевства – Лагадо. Гулливер замечает, что лапутяне интересуются только двумя вещами – математикой (геометрией) и музыкой, а больше всего на свете боятся космических катаклизмов. Жёны лапутян часто изменяют им с менее задумчивыми чужестранцами.

3

Летучий остров держится на плаву благодаря огромному магниту, расположенному в Астрономической пещере в центре Лапуты. Восстания своих подданных на континенте король предотвращает, закрытием солнца или опусканием острова на город. Королю и его сыновьям запрещено покидать Лапуту.

4

Гулливер спускается на континент лапутян – Бальнибарби. В Лагадо он находит приют в доме сановника Мьюноди. Гулливер обращает внимание на плохую одежду горожан и пустые поля, которые всё равно зачем-то возделываются крестьянами. Мьюноди объясняет, что это результат новой методики обработки почвы, которую разработали в Академии прожектеров, учреждённой сорок лет назад несколькими людьми, посетившими Лапуту. Сам сановник ведёт своё хозяйство по-старинке: у него прекрасные дома и изобильные поля.

5

Гулливер посещает Академию прожекторов, где знакомится с профессорами, пытающимися извлечь солнечные лучи из огурцов, питательные вещества из экскрементов, порох из льда, построить дом, начиная с крыши, вспахать поле с помощью свиней, вывести новый вид пряжи из паучьей паутины, наладить работу кишечника посредством мехов для откачивания и накачивания воздуха. Прожекторы в области спекулятивных наук пытаются механизировать процесс познания и упростить язык, либо вычеркнув из него глаголы и причастия, либо полностью все слова.

6

Политические прожекторы кажутся Гулливеру сумасшедшими, так как они предлагают правительству действовать в интересах народа. Политическим противникам доктора предлагают обменяться задними частями мозга, налоги с граждан взимать либо с их пороков, либо достоинств.

7

Гулливер отправляется в Мальдонаду, чтобы переправиться оттуда в Лаггнегг. В ожидании корабля он совершает путешествие на островок Глаббдобдриб, населённый волшебниками. Правитель вызывает для него духов Александра Великого, Ганнибала, Цезаря, Помпея, Брута.

8

Гулливер общается с Аристотелем и Гомером, Декартом и Гассенди, европейскими королями и обычными людьми.

9

Гулливер возвращается в Мальдонаду и через две недели отплывает в Лаггнегг, где его арестовывают до получения распоряжений от двора. В Тральдрегдаб герой получает аудиенцию у короля, подходя к которому нужно лизать пол тронного зала.

10

Три месяца Гулливер проводит в Лаггнегге. В местном народе он отмечает обходительность и добродушие и узнаёт о рождении среди лаггнежцев бессмертных людей – струльдбругов. Гулливер с воодушевлением описывает, как бы стал жить, будучи бессмертным, но ему объясняют, что в вечной жизни нет ничего хорошего, так как после восьмидесяти лет струльдбурги погружаются в мрачную меланхолию и мечтают либо о юности, либо о смерти. Они начинают болеть, забывать язык и влачат жалкое существование.

11

Из Лаггнегга Гулливер попадает в Японию. Император в знак уважения к королю Лаггнегга освобождает героя от попрания ногами распятия. 10 апреля 1710 года Гулливер прибывает в Амстердам, 16 апреля – в Даунс.

Часть четвёртая

Путешествие в страну Гуигнгнмов

1

7 сентября 1710 года Гулливер занимает должность капитана на корабле «Адвенчюрер». По неопытности он набирает команду из морских разбойников, которые арестовывают его в Южном море. 9 мая 1711 года Гулливера высаживают на неизвестный берег, покрытый лесом и полями с овсом. На героя нападают дикие обезьяны. Странного вида конь спасает Гулливера. Вскоре к нему присоединяется ещё одна лошадь. Животные разговаривают о чём-то, ощупывают Гулливера, удивляются его одежде, учат героя двум словам – «еху» и «гуигнгнм».

2

Серый конь приводит Гулливера к себе домой, где герой вновь сталкивается с еху – человекоподобными обезьянами, которых лошади держат на привязи в качестве домашних животных. Герою предлагают еду еху (коренья и тухлое мясо), но он отказывается от неё в пользу коровьего молока. Сами лошади едят на обед овсяную кашу с молоком. Гулливер учится делать хлеб из овса.

3

Гулливер учит язык гуигнгнмов, чьё произношение напоминает собой верхнеголландское наречие. Через три месяца он рассказывает серому коню свою историю. Знатные кони и кобылы приезжают посмотреть на Гулливера.

Как-то раз слуга серого коня – гнедой лошак застаёт героя раздетым. Гулливер показывает своё тело коню. Последний убеждается в том, что герой почти ничем не отличается от еху, но соглашается сохранить тайну его одежды.

4

Гулливер рассказывает серому коню о европейской цивилизации и отношении в ней к лошадям.

5

Гулливер вводит своего хозяина в положение дел современной ему Англии, рассказывает о европейских войнах и законодательной системе страны.

6

Гулливер просвещает серого коня относительно сущности денег, рассказывает ему об алкоголе, медицине, первом государственном министре, вырождающейся английской знати.

7

Гулливер объясняет читателю, почему он выставил англичан в таком неприглядном свете: ему полюбилась искренность и простота гуигнгном. Серый конь приходит к выводу, что английские еху пользуются своим разумом только для укоренения существующих и приобретения новых пороков. Он рассказывает Гулливеру о мерзостной природе местных еху.

8

Гулливер наблюдает за повадками еху. В гуигнгнмах он отмечает чёткое следование разуму, дружбу и доброжелательство. Семейные лошадиные пары далеки от страстей. Он заключают брак для воспроизведения потомства и имеют по одному жеребёнку обоего пола.

9

За три месяца до отъезда Гулливер попадает на проводящееся раз в четыре года собрание представителей всей нации, на котором обсуждается вопрос о том, не стоит ли стереть с лица земли всех еху? Его хозяин предлагает использовать более гуманный способ, стерилизовав существующих животных.

10

Гулливер три года живёт у гуигнгнмов и мечтает о том, чтобы навсегда остаться среди этих замечательных животных. Большой совет постановляет, что героя необходимо либо держать вместе с остальными еху, либо отправить домой. Два месяца Гулливер строит пирогу, после чего отчаливает к дальнему острову.

11

Гулливер добирается до берегов Новой Голландии – Австралии. Дикари ранят его стрелой в левое колено. Героя подбирает португальский корабль, с которого он пытается сбежать, так как не хочет находиться среду еху. Капитан корабля – дон Педро высаживает его в Лиссабоне, помогает адаптироваться к жизни в человеческом обществе и отправляет домой, в Англию. 5 декабря 1715 года Гулливер встречается с женой и детьми.

12

Путешествия Гулливера продолжались шестнадцать лет и семь месяцев. По возвращении в Англию он говорит о том, что главная задача писателя, рассказывающего о своих приключениях, - это правдивость в изложении событий.

Часть 2
Путешествие в Бробдингнег

ГУЛЛИВЕР прожил дома недолго.
Не успел он хорошенько отдохнуть, как его снова потянуло в плавание.
"Должно быть, уж таков я по природе, - думал он. - Беспокойная жизнь
морского бродяги мне больше по сердцу, чем мирное житье моих сухопутных
друзей".
Одним словом, через два месяца после своего возвращения на родину он
уже снова числился врачом на корабле "Адвенчер", отправлявшемся в
дальнее плавание под командой капитана Джона Николса.
20 июня 1702 года "Адвенчер" вышел в открытое море.
Ветер был попутный. Корабль шел на всех парусах до самого мыса Доброй
Надежды. Здесь капитан приказал бросить якорь и запастись свежей водой.
После двухдневной стоянки "Адвенчер" должен был снова пуститься в плавание.
Но неожиданно на корабле открылась течь. Пришлось выгрузить товары и
заняться починкой. А тут еще капитан Николс заболел жестокой лихорадкой.
Корабельный врач Гулливер заботливо осмотрел больного капитана и решил, что ему нельзя продолжать плавание, прежде чем он совсем не попра-
вится.
Так "Адвенчер" и зазимовал у мыса Доброй Надежды.
Только в марте 1703 года на корабле опять были поставлены паруса, и
он благополучно совершил переход до Мадагаскарского пролива.
19 апреля, когда корабль был уже недалеко от острова Мадагаскар, легкий западный ветер сменился жестоким ураганом.
Двадцать дней корабль гнало на восток. Вся команда измучилась и мечтала только о том, чтобы этот ураган наконец утих.
И вот наступил полный штиль. Целый день в море было тихо, и люди уже
стали надеяться, что им удастся отдохнуть. Но капитан Николс, бывалый
моряк, не раз плававший в этих местах, с недоверием посмотрел на притихшее море и приказал покрепче привязать пушки.
- Надвигается шторм! - сказал он.
И в самом деле, на другой же день поднялся сильный, порывистый ветер.
С каждой минутой он становился все сильнее, и наконец, разразилась такая
буря, какой еще не видывал ни Гулливер, ни матросы, ни сам капитан Джон
Николс.
Ураган бушевал много дней. Много дней боролся "Адвенчер" с волнами и
ветром. Умело маневрируя, капитан приказывал то поднять паруса, то спустить их, то идти по ветру, то лечь в дрейф.
В конце концов "Адвенчер" вышел победителем из этой борьбы. Корабль
был в хорошем состоянии, провианта вдоволь, команда здоровая, выносливая
и умелая. Одно только было плохо: на корабле кончались запасы пресной
воды. Надо было во что бы то ни стало пополнить их. Но как? Где? Во время бури корабль так далеко отнесло на восток, что даже самые старые и
бывалые матросы не могли сказать, в какую часть света их забросило и
есть ли поблизости земля.
Все были не на шутку встревожены и с беспокойством посматривали на
капитана.
Но вот наконец юнга, который стоял на мачте, увидел вдали землю.
Никто не знал, что это такое - большая земля или остров. Пустынные
скалистые берега были незнакомы даже капитану Николсу.
На другой день корабль подошел так близко к земле, что Гулливер и все
моряки могли ясно разглядеть с палубы длинную песчаную косу и бухту. Но
была ли она достаточно глубока для того, чтобы в нее мог войти такой
большой корабль, как "Адвенчер"?
Осторожный капитан Николс не решился без лоцмана вводить свой корабль
в не известную никому бухту. Он приказал бросить якорь и послал к берегу
баркас с десятью хорошо вооруженными матросами. Матросам дали с собой
несколько пустых бочонков и поручили привезти побольше пресной воды, если только им удастся разыскать где-нибудь недалеко от берега озеро, реч-
ку или ручей.
Гулливер попросил капитана отпустить его на берег вместе с матросами.
Капитан прекрасно знал, что его ученый спутник для того и отправился
в далекое путешествие, чтобы повидать чужие края, и охотно отпустил его.
Скоро баркас причалил к берегу, и Гулливер первым выскочил на мокрые
камни. Вокруг было совсем пусто и тихо. Ни лодки, ни рыбачьей хижины, ни
рощицы вдали.
В поисках пресной воды матросы разбрелись по берегу, и Гулливер остался один. Он побрел наугад, с любопытством оглядывая новые места, но
не увидел ровно ничего интересного. Всюду - направо и налево - тянулась
бесплодная, скалистая пустыня.
Усталый и недовольный, Гулливер медленно зашагал назад, к бухте.
Море расстилалось перед ним суровое, серое, неприветливое. Гулливер
обогнул какой-то огромный камень и вдруг остановился, испуганный и удивленный.
Что такое? Матросы уже сели в баркас и что есть силы гребут к судну.
Как же это они оставили его одного на берегу? Что случилось?
Гулливер хотел громко закричать, окликнуть матросов, но язык у него
во рту словно окаменел.
И не мудрено. Из-за прибрежной скалы внезапно вышел человек огромного
роста - сам не меньше этой скалы - и погнался за лодкой. Море едва доходило ему до колен. Он делал громадные шаги. Еще два-три таких шага, и он
бы схватил баркас за корму. Но, видно, острые камни на дне мешали ему
идти. Он остановился, махнул рукой и повернул к берегу.
У Гулливера от ужаса закружилась голова. Он упал на землю, пополз меж
камней, а потом поднялся на ноги и сломя голову побежал, сам не зная куда.
Он думал только о том, где бы ему укрыться от этого страшного, огромного человека.
Наконец прибрежные пески и камни остались далеко позади.
Гулливер, задыхаясь, взбежал по склону крутого холма и огляделся.
Вокруг все было зелено. Со всех сторон его обступали рощи и леса.
Он спустился с холма и пошел по широкой дороге. Справа и слева сплошной стеной стоял густой лес - гладкие голые стволы, прямые, как у сосен.
Гулливер закинул назад голову, чтобы поглядеть на верхушки деревьев,
да так и ахнул. Это были не сосны, а колосья ячменя вышиной с деревья!
Должно быть, время жатвы уже подошло. Спелые зерна величиной с крупную еловую шишку то и дело больно щелкали Гулливера по спине, по плечам,
по голове. Гулливер прибавил шагу.
Он шел, шел и наконец добрался до высокой ограды. Ограда была раза в
три выше, чем самые высокие колосья, и Гулливер едва-едва мог разглядеть
ее верхний край. Попасть с этого поля на соседнее было не так-то легко.
Для этого нужно было подняться по каменным замшелым ступеням, а потом
перелезть через большой, вросший в землю камень.
Ступеней было всего четыре, но зато каждая из них много выше Гулливера. Только став на цыпочки и высоко подняв руку, он мог с трудом дотянуться до края нижней ступени.
Нечего было и думать подняться по такой лестнице.
Гулливер стал внимательно осматривать ограду: нет ли в ней хоть какой-нибудь щелочки или лазейки, через которую можно было бы выбраться
отсюда?
Лазейки не было.
И вдруг на верхней ступеньке лестницы появился огромный человек - еще
больше того, который гнался за баркасом. Он был ростом по крайней мере с
пожарную каланчу!
Гулливер в ужасе кинулся в ячменную чащу и притаился, спрятавшись за
толстый колос.
Из своей засады он увидел, как великан помахал рукой и, обернувшись,
что-то громко закричал.
Должно быть, он просто звал кого-то, но Гулливеру показалось, будто гром грянул в ясном небе.
Вдалеке прозвучало несколько таких же раскатов, и через минуту рядом
с великаном оказалось еще семеро парней такого же роста. Наверно, это
были работники. Они были одеты проще и беднее первого великана, и в руках у них были серпы. Да какие серпы! Если шесть наших кос разложить на
земле полумесяцем, вряд ли получился бы такой серп.
Выслушав своего хозяина, великаны один за другим спустились на поле,
где притаился Гулливер, и принялись жать ячмень.
Гулливер, не помня себя от страха, кинулся назад, в чащу колосьев.
Ячмень рос густо. Гулливер еле-еле пробирался между высокими, прямыми
стволами. Целый дождь тяжелых зерен сыпался на него сверху, но он уже не
обращал на это никакого внимания.
И вдруг дорогу ему загородил прибитый к земле ветром и дождем стебель
ячменя. Гулливер перелез через толстый, гладкий ствол и наткнулся на
другой, еще толще. Дальше - целый десяток пригнувшихся к земле колосьев.
Стволы тесно переплелись между собой, а крепкие, острые усы ячменя, вернее сказать - усищи торчали, словно копья. Они прокалывали платье Гулливера и впивались в кожу. Гулливер повернул налево, направо... И там те
же толстые стволы и страшные острые копья!
Что же теперь делать? Гулливер понял, что ему ни за что не выбраться
из этой чащи. Силы оставили его. Он лег в борозду и уткнулся лицом в
землю. Слезы так и потекли у него из глаз.
Он невольно вспомнил, что еще совсем недавно, в стране лилипутов он
сам чувствовал себя великаном. Там он мог опустить к себе в карман всадника с лошадью, мог одной рукой тянуть за собой целый неприятельский
флот, а теперь он - лилипут среди великанов, и его, Человека-Гору, могучего Куинбуса Флестрина, того и гляди, упрячут в карман. И это еще не
самое плохое. Его могут раздавить, как лягушонка, могут свернуть ему голову, как воробью! Все бывает на свете...
В эту самую минуту Гулливер вдруг увидел, что какая-то широкая, темная плита поднялась над ним и вот-вот опустится. Что это? Неужели подошва огромного башмака? Так и есть! Один из жнецов незаметно подошел к
Гулливеру и остановился над самой его головой. Стоит ему опустить ногу,
и он растопчет Гулливера, как жука или кузнечика.
Гулливер вскрикнул, и великан услышал его крик. Он нагнулся и стал
внимательно осматривать землю и даже шарить по ней руками.
И вот, сдвинув в сторону несколько колосьев, он увидел что-то живое.
С минуту он опасливо рассматривал Гулливера, как рассматривают невиданных зверьков или насекомых. Видно было, что он соображает, как бы ему
схватить удивительного зверька, чтобы тот не успел его оцарапать или
укусить.
Наконец он решился - ухватил Гулливера двумя пальцами за бока и поднес к самым глазам, чтобы получше разглядеть.
Гулливеру показалось, что какой-то вихрь поднял его и понес прямо в
небо. Сердце у него оборвалось. "А что, если он с размаху швырнет меня
на землю, как мы бросаем жуков или тараканов?" - с ужасом подумал он, и,
как только перед ним засветились два огромных удивленных глаза, он умоляюще сложил руки и сказал вежливо и спокойно, хотя голос у него дрожал,
а язык прилипал к небу:
- Умоляю вас, дорогой великан, пощадите меня! Я не сделаю вам ничего
дурного.
Конечно, великан не понял, что говорит ему Гулливер, но Гулливер на
это и не рассчитывал. Он хотел только одного: пусть великан заметит, что
он, Гулливер, не квакает, не чирикает, не жужжит, а разговаривает, как
люди.
И великан это заметил. Он вздрогнул, внимательно посмотрел на Гулливера и ухватил его покрепче, чтобы не уронить. Пальцы его, словно огромные клещи, сжали ребра Гулливера, и тот невольно вскрикнул от боли.
"Конец! - мелькнуло у него в голове. - Если это чудовище не уронит
меня и не разобьет вдребезги, так уж наверно раздавит или задушит!"
Но великан вовсе не собирался душить Гулливера. Должно быть, говорящий кузнечик ему понравился. Он приподнял полу кафтана и, осторожно положив в нее свою находку, побежал на другой конец поля.
"Несет к хозяину", - догадался Гулливер.
И в самом деле, через минуту Гулливер был уже в руках того великана,
который раньше всех других появился на ячменном поле.
Увидев такого маленького человечка, хозяин удивился еще больше, чем
работник. Он долго рассматривал его, поворачивая то направо, то налево.
Потом взял соломинку толщиной с трость и стал поднимать ею полы Гулливерова кафтана. Должно быть, он думал, что это что-то вроде надкрылий
майского жука.
Все работники собрались вокруг и, вытянув шеи, молча глядели на удивительную находку.
Чтобы лучше разглядеть лицо Гулливера, хозяин снял с него шляпу и легонько подул ему на волосы. Волосы у Гулливера поднялись, как от сильного ветра. Потом великан, осторожно опустил его на землю и поставил на
четвереньки. Наверно, ему хотелось поглядеть, как бегает диковинный зверек.
Но Гулливер сейчас же поднялся на ноги и стал гордо разгуливать перед
великанами, стараясь показать им, что он не майский жук, не кузнечик, а
такой же человек, как они, и вовсе не собирается убежать от них и спрятаться среди стеблей.
Он взмахнул шляпой и отвесил своему новому хозяину поклон. Высоко
подняв голову, он произнес громко и раздельно приветствие на четырех
языках.
Великаны переглянулись и удивленно покачали головами, но Гулливер ясно видел, что они его не поняли. Тогда он вынул из кармана кошелек с золотом и положил его на ладонь хозяина. Тот низко наклонился, прищурил
один глаз и, сморщив нос, стал разглядывать странную вещицу. Он даже вытащил откуда-то из рукава булавку и потыкал острием в кошелек, очевидно
не догадываясь, что это такое.
Тогда Гулливер сам открыл кошелек и высыпал на ладонь великана все
свое золото - тридцать шесть испанских червонцев.
Великан послюнил кончик пальца и приподнял один испанский золотой,
потом другой...
Гулливер старался знаками объяснить, что он просит великана принять
от него этот скромный подарок.
Он кланялся, прижимал руки к сердцу, но великан так ничего и не понял
и тоже знаками приказал Гулливеру положить монеты обратно в кошелек, а
кошелек спрятать в карман.
Потом он заговорил о чем-то со своими работниками, и Гулливеру показалось, что восемь водяных мельниц разом зашумели у него над головой. Он
был рад, когда работники наконец ушли на поле.
Тогда великан достал из кармана свой носовой платок, сложил его в
несколько раз и, опустив левую руку до самой земли, покрыл ладонь платком.
Гулливер сразу понял, чего от него хотят. Он покорно взобрался на эту
широкую ладонь и, чтобы не свалиться с нее, лег ничком.
Видно, великан очень боялся уронить и потерять Гулливера - он бережно
завернул его в платок, точно в одеяло, и, прикрыв другой ладонью, понес
к себе домой.
Был полдень, и хозяйка уже подала на стол обед, когда великан с Гулливером на ладони перешагнул порог своего дома.
Ни слова не говоря, великан протянул жене ладонь и приподнял край
платка, которым был закрыт Гулливер.
Она попятилась и взвизгнула так, что у Гулливера чуть не лопнули обе
барабанные перепонки.
Но скоро великанша разглядела Гулливера, и ей понравилось, как он
кланяется, снимает и надевает шляпу, осторожно ходит по столу между тарелками.
А Гулливер и в самом деле двигался по столу опасливо и осторожно. Он
старался держаться подальше от края, потому что стол был очень высокий -
по меньшей мере с двухэтажный дом.
Вся хозяйская семья разместилась вокруг стола - отец, мать, трое детей и старуха бабушка. Гулливера хозяин посадил возле своей тарелки.
Перед хозяйкой возвышался на блюде огромный кусок жареной говядины.
Она отрезала маленький ломтик мяса, отломила кусочек хлеба и положила
все это перед Гулливером.
Гулливер поклонился, достал из футляра свой дорожный прибор - вилку,
ножик - и принялся за еду.
Хозяева разом опустили свои вилки и, улыбаясь, уставились на него.
Гулливеру стало страшно. Кусок застрял у него в горле, когда он увидел
со всех сторон эти огромные, как фонари, любопытные глаза и зубы, которые были крупнее, чем его голова.
Но он не хотел, чтобы все эти великаны, взрослые и маленькие, заметили, как сильно он их боится, и, стараясь не глядеть по сторонам, доел
свой хлеб и мясо.
Хозяйка что-то сказала служанке, и та сейчас же поставила перед Гулливером рюмку, до краев наполненную каким-то золотистым, прозрачным на-
питком.
Должно быть, это была самая маленькая ликерная рюмочка - в ней помещалось не больше кувшина вина.
Гулливер встал, поднял рюмку обеими руками и, подойдя прямо к хозяйке, выпил за ее здоровье.
Это очень понравилось всем великанам. Дети принялись так громко хохотать и хлопать в ладоши, что Гулливер чуть не оглох.
Он поспешил опять укрыться за тарелкой хозяина, но второпях споткнулся о корку хлеба и растянулся во весь рост. Он сейчас же вскочил на ноги
и с тревогой посмотрел вокруг - ему совсем не хотелось показаться смешным и неловким.
Однако на этот раз никто не засмеялся. Все с беспокойством глядели на
маленького человечка, а служанка сейчас же убрала со стола злополучную
корку.
Чтобы успокоить своих хозяев, Гулливер помахал шляпой и трижды прокричал "ура" в знак того, что все обошлось благополучно.
Он и не знал, что в эту самую минуту его подстерегает новая неприятность.
Как только он подошел к хозяину, один из мальчиков, десятилетний шалун, сидевший рядом с отцом, быстро схватил Гулливера за ноги и поднял
так высоко, что у бедняги захватило дух и закружилась голова.
Неизвестно, что бы еще придумал озорник, но отец сейчас же выхватил
Гулливера у него из рук и опять поставил на стол, а мальчишку наградил
звонкой оплеухой.
Таким ударом можно было бы выбить из седел целый эскадрон гренадер -
разумеется, обыкновенной человеческой породы.
После этого отец строго приказал сыну немедленно выйти вон из-за стола. Мальчишка заревел, как стадо быков, и Гулливеру стало его жалко.
"Стоит ли на него сердиться? Ведь он еще маленький", - подумал Гулливер, опустился на одно колено и знаками стал умолять своего хозяина про-
стить шалуна.
Отец кивнул головой, и мальчуган снова занял свое место за столом. А
Гулливер, усталый от всех этих приключений, сел на скатерть, прислонился
к солонке и на минуту закрыл глаза.
Вдруг он услышал у себя за спиной какой-то сильный шум. Такой мерный,
густой рокот можно услышать в чулочных мастерских, когда там работает не
меньше десяти машин разом.
Гулливер оглянулся - и сердце у него сжалось. Он увидел над столом
огромную, страшную морду какого-то хищного зверя. Зеленые яркие глаза то
лукаво щурились, то жадно открывались. Воинственно торчали в стороны
длинные, пушистые усы.
Кто это? Рысь? Бенгальский тигр? Лев? Нет, этот зверь раза в четыре
больше самого большого льва.
Осторожно выглядывая из-за тарелки, Гулливер рассматривал зверя.
Смотрел, смотрел - и наконец понял: это кошка! Обыкновенная домашняя
кошка. Она взобралась на колени к хозяйке, и хозяйка гладит ее, а кошка
разнежилась и мурлычет.
Ах, если бы эта кошка была такая же маленькая, как все те кошки и котята, которых видел Гулливер у себя на родине, он бы тоже ласково погла-
дил ее и пощекотал за ушами!
Но осмелится ли мышка щекотать кошку?
Гулливер уже хотел было спрятаться куда-нибудь подальше - в пустую
миску или чашку, - но, к счастью, вспомнил, что хищные звери всегда нападают на того, кто их боится, и боятся того, кто сам нападает.
Эта мысль вернула Гулливеру смелость. Он положил руку на эфес шпаги и
храбро шагнул вперед.
Давний охотничий опыт не обманул Гулливера. Пять или шесть раз он
бесстрашно подходил к самой морде кошки, и кошка даже не посмела протянуть к нему лапу. Она только прижимала уши и пятилась назад.
Кончилось тем, что она соскочила с колен хозяйки и сама убралась подальше от стола. Гулливер вздохнул с облегчением.
Но тут в комнату вбежали две огромные собаки.
Если вы хотите знать, какой они были величины, поставьте друг на
дружку четырех слонов, и вы получите самое точное представление.
Одна собака, несмотря на свой огромный рост, была обыкновенная дворняга, другая - охотничья, из породы борзых.
К счастью, обе собаки не обратили на Гулливера особого внимания и,
получив от хозяина какую-то подачку, убежали во двор.
К самому концу обеда в комнату вошла кормилица с годовалым ребенком
на руках.
Ребенок сразу же заметил Гулливера, протянул к нему руки и поднял ог-
лушительный рев. Если бы этот двухсаженный младенец находился на одной
из лондонских окраин, его бы непременно услышали на другой окраине даже
глухие. Должно быть, он принял Гулливера за игрушку и сердился, что не
может дотянуться до нее.
Мать ласково улыбнулась и недолго думая взяла Гулливера и поставила
перед ребенком. А мальчуган тоже недолго думая схватил его поперек туловища и стал засовывать себе в рот его голову.
Но тут уж Гулливер не вытерпел. Он закричал чуть ли не громче своего
мучителя, и ребенок в испуге выронил его из рук.
Наверно, это было бы последнее приключение Гулливера, если бы хозяйка
не поймала его на лету в свой передник.
Ребенок заревел еще пронзительнее, и, чтобы успокоить его, кормилица
стала вертеть перед ним погремушку. Погремушка была привязана к поясу
младенца толстым якорным канатом и напоминала большую выдолбленную тыкву. В ее пустом нутре громыхало и перекатывалось по крайней мере штук
двадцать булыжников.
Но ребенок и смотреть не хотел на свою старую погремушку. Он надрывался от крика. Наконец великанша, прикрыв Гулливера фартуком, незаметно
унесла его в другою комнату.
Там стояли кровати. Она уложила Гулливера на свою постель и укрыла
его чистым носовым платком. Платок этот был больше, чем парус военного
корабля, и такой же толстый и грубый.
Гулливер очень устал. Глаза у него слипались, и, как только хозяйка
оставила его одного, он укрылся с головой своим жестким холщовым одеялом
и крепко уснул.
Он спал больше двух часов, и ему снилось, что он дома, среди родных и
друзей.
Когда же он проснулся и понял, что лежит на кровати, у которой конца-края не видать, в огромной комнате, которую не обойдешь и в несколько
часов, ему стало очень грустно. Он опять зажмурил глаза и натянул повыше
уголок платка. Но на этот раз заснуть ему не удалось.
Едва только он задремал, как услышал, что кто-то тяжело соскочил с
полога на постель, пробежал по подушке и остановился возле него, не то
посвистывая, не то посапывая.
Гулливер быстро приподнял голову и увидел, что над самым его лицом
стоит какой-то длинномордый усатый зверь и смотрит прямо ему в глаза
черными блестящими глазами.
Крыса! Отвратительная бурая крыса величиной с большую дворнягу! И она
не одна, тут их две, они нападают на Гулливера с двух сторон! Ах, дерзкие животные! Одна из крыс осмелела настолько, что уперлась лапами прямо
в воротник Гулливера.
Он отскочил в сторону, выхватил шпагу и с одного удара распорол зверю
брюхо. Крыса упала, обливаясь кровью, а другая пустилась наутек.
Но тут уж Гулливер погнался за нею, настиг у самого края постели и
отрубил ей хвост. С пронзительным визгом она скатилась куда-то вниз, оставив за собой длинный кровавый след.
Гулливер вернулся к умирающей крысе. Она еще дышала. Сильным ударом
он прикончил ее.
В эту самую минуту в комнату вошла хозяйка. Увидев, что Гулливер весь
в крови, она в испуге подбежала к постели и хотела взять его на руки.
Но Гулливер, улыбаясь, протянул ей свою окровавленную шпагу, а потом
показал на мертвую крысу, и она все поняла.
Позвав служанку, она велела ей сейчас же взять крысу щипцами и выбросить вон за окошко. И тут обе женщины заметили отрубленный хвост другой
крысы. Он лежал у самых ног Гулливера, длинный, как пастушеский кнут.
У хозяев Гулливера была дочка - хорошенькая, ласковая и смышленая девочка.
Ей было уже девять лет, но для своего возраста она была очень маленькая - всего с какой-нибудь трехэтажный домик, да и то без всяких
флюгеров и башен.
У девочки была кукла, для которой она шила нарядные рубашечки, платья
и передники.
Но, с тех пор как в доме появилась удивительная живая куколка, она и
смотреть больше не хотела на старые игрушки.
Свою прежнюю любимицу она сунула в какую-то коробку, а ее колыбельку
отдала Гулливеру.
Колыбельку днем держали в одном из ящиков комода, а вечером ставили
на полку, прибитую под самым потолком, чтобы крысы не могли добраться до
Гулливера.
Девочка смастерила для своего "грильдрига" (на языке великанов
"грильдриг" значит "человечек") подушку, одеяльце и простыни. Она сшила
ему семь рубашек из самого тонкого полотняного лоскутка, какой только
могла найти, и всегда сама стирала для него белье и чулки.
У этой девочки Гулливер стал учиться языку великанов.
Он показывал пальцем на какой-нибудь предмет, и девочка несколько раз
подряд внятно повторяла, как он называется.
Она так заботливо ухаживала за Гулливером, так терпеливо учила его
говорить, что он прозвал ее своей "глюмдальклич" - то есть нянюшкой.
Через несколько недель Гулливер стал понемногу понимать, о чем говорят вокруг него, и сам с грехом пополам мог объясняться с великанами.
А между тем слух о том, что его хозяин нашел у себя на поле удивительного зверька, распространился по всем окрестностям.
Говорили, что зверек - крошечный, меньше белки, но с виду очень похож
на человека: ходит на двух ногах, стрекочет на каком-то своем наречии,
но уже немного научился говорить и на человечьем языке. Он понятливый,
послушный, охотно идет на зов и делает все, что ему приказывают. Мордочка у него беленькая - нежнее и белее, чем лицо у трехлетней девочки, а
шерстка на голове шелковистая и мягкая, как пух.
осказках.ру - сайт
И вот в один прекрасный день в гости к хозяевам приехал их старый
приятель.
Он сразу же спросил у них, правда ли, что они нашли какого-то удивительного зверька, и в ответ на это хозяева велели своей дочке принести
Грильдрига.
Девочка побежала, принесла Гулливера и поставила его на стул.
Гулливеру пришлось показать все, чему научила его Глюмдальклич.
Он маршировал вдоль и поперек стола, по команде вынимал из ножен свою
шпагу и вкладывал ее обратно, кланялся гостю, спрашивал у него, как он
поживает, и просил приходить почаще.
Старику понравился диковинный человечек. Чтобы получше разглядеть
Грильдрига, он надел очки, и Гулливер, взглянув на него, не мог удержаться от смеха: очень уж похожи были его глаза на полную луну, когда
она заглядывает в каюту через круглое корабельное окошко.
Глюмдальклич сразу поняла, что так рассмешило Гулливера, и тоже фыркнула.
Гость обиженно поджал губы.
- Очень веселый зверек! - сказал он. - Но мне кажется, для вас будет
выгоднее, если люди станут смеяться над ним, а не он будет смеяться над
людьми.
И старик тут же посоветовал хозяину отвезти Гулливера в ближайший город, до которого было всего полчаса езды, то есть около двадцати двух
миль, и в первый же базарный день показать его там за деньги.
Гулливер уловил и понял всего несколько слов из этого разговора, но
он сразу почувствовал, что против него затевается что-то неладное.
Глюмдальклич подтвердила его опасения.
Обливаясь слезами, она сказала, что, видно, папа и мама опять хотят
поступить с ней так же, как в прошлом году, когда они подарили ей барашка: не успела она его откормить, как они продали его мяснику. И нынче то
же самое: они уже отдали ей Грильдрига совсем, а теперь собираются возить его по ярмаркам.
Сначала Гулливер очень огорчился - ему обидно было думать, что его
хотят показывать на ярмарке, как ученую обезьяну или морскую свинку.
Но потом в голову ему пришло, что, если он будет безвыездно жить в
доме у своего хозяина, он так и состарится в кукольной колыбельке или в
ящике комода.
А во время странствований по ярмаркам - кто знает? - судьба его может
перемениться.
И он с надеждой стал ожидать первой поездки.
И вот этот день настал.
Чуть свет хозяин со своей дочкой и Гулливером тронулись в путь. Они
ехали верхом на одной лошади: хозяин впереди, дочка позади, а Гулливер -
в ящике, который держала в руках девочка.
Лошадь бежала такой крупной рысью, что Гулливеру казалось, будто он
опять на корабле и корабль то взлетает на гребень волны, то проваливается в бездну.
По какой дороге его везут, Гулливер не видел: он сидел, вернее сказать - лежал в темном ящике, который его хозяин сколотил накануне, чтобы
перевезти маленького человечка из деревни в город.
Окошек в ящике не было. В нем была только небольшая дверца, через которую Гулливер мог входить и выходить, да несколько отверстий в крышке
для доступа воздуха.
Заботливая Глюмдальклич положила в ящик стеганое одеяло с кроватки
своей куклы. Но может ли защитить от ушибов даже самое толстое одеяло,
когда при каждом толчке тебя подбрасывает на аршин от пола и швыряет из
угла в угол?
Глюмдальклич с тревогой слушала, как ее бедный Грильдриг перекатывается с места на место и стукается об стенки.
Чуть только лошадь остановилась, девочка соскочила с седла и, приоткрыв дверцу, заглянула в ящик. Измученный Гулливер с трудом поднялся на
ноги и, шатаясь, вышел на воздух.
Все тело у него болело и перед глазами плыли зеленые круги - так
растрясло его за полчаса этой трудной дороги. Если бы не привычка к океанским штормам и ураганам, у него бы, наверно, началась морская болезнь.
Но долго отдыхать Гулливеру не пришлось. Хозяин не хотел терять ни
минуты дорогого времени.
Он снял в гостинице "Зеленый орел" самую большую комнату, распорядился поставить посередине широкий стол и нанял грультруда, по-нашему сказать - глашатая.
Грультруд обошел весь город и оповестил жителей, что в гостинице под
вывеской "Зеленый орел" за умеренную плату можно увидеть удивительного
зверька.
Этот зверек чуть больше человеческого пальца, но выглядит как настоящий человек. Он понимает все, что ему говорят, сам умеет произносить
несколько слов и проделывает разные забавные штуки.
Народ валом повалил в гостиницу.
Гулливера поставили на стол, а Глюмдальклич взобралась на табуретку,
чтобы охранять его и подсказывать, что он должен делать.
По команде девочки он маршировал взад и вперед, вынимал из ножен свою
шпагу и размахивал ею. Глюмдальклич дала ему соломинку, и он проделывал
ею, точно копьем, разные упражнения. Под конец он взял наперсток, наполненный вином, выпил за здоровье публики и пригласил всех навестить его
снова в следующий базарный день.
В комнате, где шло представление, помещалось не больше тридцати человек. А посмотреть на удивительного Грильдрига хотел чуть ли не весь город. Поэтому Гулливеру пришлось двенадцать раз подряд повторять одно и
то же представление для новых и новых зрителей. К вечеру он так измучился, что еле ворочал языком и переступал ногами.
Хозяин никому не позволял дотрагиваться до Гулливера - он боялся, что
кто-нибудь по неосторожности раздавит ему ребра или сломает руки и ноги.
На всякий случай он приказал поставить скамейки для зрителей подальше
от стола, на котором шло представление. Но это не уберегло Гулливера от
неожиданной беды.
Какой-то школьник, сидевший в задних рядах, вдруг привстал, прицелился и запустил прямо в голову Гулливеру большой каленый орех.
Этот орех был величиной с хорошую тыкву, и, если бы Гулливер не отскочил в сторону, он бы наверняка остался без головы.
Мальчишку выдрали за уши и вывели из залы. Но Гулливеру с этой минуты
стало как-то не по себе. Соломинка показалась ему тяжелой, а вино в наперстке слишком крепким и кислым. Он был от души рад, когда Глюмдальклич
спрятала его в ящик и захлопнула за ним дверцу.
После первого представления у Гулливера началась трудная жизнь.
Каждый базарный день его привозили в город, и он с утра до вечера бегал по столу, потешая публику. Да и дома, в деревне, у него не было ни
минуты покоя. Окрестные помещики со своими детьми, наслышавшись рассказов о диковинном человечке, приезжали к его хозяину и требовали, чтобы
им показали ученого Грильдрига.
Поторговавшись, хозяин устраивал у себя дома представление. Гости
уезжали очень довольные и, возвратившись к себе, посылали посмотреть на
Гулливера всех своих соседей, знакомых и родственников.
Хозяин понял, что показывать Гулливера очень выгодно.
Недолго думая он решил объехать с ним все крупные города страны великанов.
Сборы были недолгие.
17 августа 1703 года, ровно через два месяца
после того, как Гулливер сошел с корабля, хозяин, Глюмдальклич и Гулливер отправились в дальнюю дорогу.
Страна великанов называлась Бробдингнег, а главный город ее - Лорбрульгруд, что значит понашему "гордость Вселенной".
Столица находилась как раз в середине страны, и, для того чтобы попасть в нее, Гулливеру и его огромным спутникам пришлось переправиться
через шесть широких рек. По сравнению с ними реки, которые он видел у
себя на родине и в других странах, казались узенькими, мелкими ручейками.
Путешественники проехали восемнадцать городов и множество деревень,
но Гулливер почти не видел их. Его возили по ярмаркам не для того, чтобы
показывать ему всякие диковины, а для того, чтобы его самого показывать,
словно диковину.
Как всегда, хозяин ехал верхом, а Глюмдальклич сидела позади него и
держала на коленях ящик с Гулливером.
Но перед этим путешествием девочка обила стенки ящика толстой, мягкой
материей, пол устлала матрацами, а в угол поставила кроватку своей куклы.
И все-таки Гулливер сильно уставал от непрерывной качки и тряски.
Девочка заметила это и уговорила отца ехать помедленнее и останавливаться почаще.
Когда Гулливеру надоедало сидеть в темном ящике, она вынимала его оттуда и ставила на крышку, чтобы он мог подышать свежим воздухом и полю-
боваться замками, полями и рощами, мимо которых они проезжали. Но при
этом она всегда крепко держала его за помочи.
Если бы Гулливер свалился с такой высоты, он бы, наверно, умер от
страха, еще не долетев до земли. Но в руках у своей нянюшки он чувствовал себя в безопасности и с любопытством глядел по сторонам.
По старой привычке опытного путешественника, Гулливер даже во время
самых трудных переездов старался не терять времени даром. Он прилежно
учился у своей Глюмдальклич, запоминал новые слова и с каждым днем все
лучше и лучше говорил побробдингнежски.
Глюмдальклич всегда возила с собой маленькую карманную книжку, чуть
побольше географического атласа. Это были правила поведения примерных
девочек. Она показала Гулливеру буквы, и он скоро научился по этой книжке бегло читать.
Узнав о его успехах, хозяин стал заставлять Гулливера читать вслух
разные книжки во время представления. Это очень забавляло зрителей, и
они целыми толпами сбегались посмотреть на грамотного кузнечика.
Хозяин показывал Гулливера в каждом городе и в каждой деревне. Иногда
он сворачивал с дороги и заезжал в замок какого-нибудь знатного вельможи.
Чем больше представлений давали они в пути, тем толще становился кошелек хозяина и тем тоньше делался бедный Грильдриг.
Когда наконец путешествие их окончилось и они прибыли в столицу, Гулливер от усталости еле держался на ногах.
Но хозяин и думать не хотел ни о какой передышке. Он нанял в гостинице большую залу, велел поставить в ней стол, нарочно обнесенный перильцами, чтобы Гулливер как-нибудь случайно не свалился на пол, и расклеил по всему городу афиши, где черным по белому было сказано: "Кто не
видел ученого Грильдрига, тот не видел ничего!"
Представления начались. Иной раз Гулливеру приходилось показываться
публике по десяти раз в день.
Он чувствовал, что долго ему этого не выдержать. И часто, маршируя по
столу со своей соломинкой в руках, думал о том, как грустно окончить
свой век на этом столе с перильцами, под хохот праздной публики.
Но как раз тогда, когда Гулливеру казалось, что несчастнее его нет
никого на всей земле, судьба его неожиданно переменилась к лучшему.
В одно прекрасное утро в гостиницу явился один из адъютантов короля и
потребовал, чтобы Гулливера немедленно доставили во дворец.
Оказалось, что накануне две придворные дамы видели ученого Грильдрига
и так много рассказывали о нем королеве, что та захотела непременно поглядеть на него сама и показать своим дочкам.
Глюмдальклич надела свое лучшее парадное платье, собственноручно умыла и причесали Гулливера и понесла его во дворец. В этот день представ-
ление удалось ему на славу. Никогда еще он не орудовал шпагой и соломинкой так ловко, никогда не маршировал так четко и весело. Королева была в
восторге. Она милостиво протянула Гулливеру свой мизинец, и Гулливер,
бережно обхватив его двумя руками, приложился к ее ногтю. Ноготь у королевы был гладкий, отполированный, и, целуя его, Гулливер ясно увидел в
нем свое лицо, будто в овальном зеркале. Тут только он заметил, что за
последнее время сильно переменился - побледнел, похудел и на висках у
него появились первые седые волосы.
Королева задала Гулливеру несколько вопросов. Ей хотелось узнать, где
он родился, где жил до сих пор, как и когда попал в Бробдингнег. Гулливер отвечал на все вопросы точно, коротко, вежливо и так громко, как
только мог.
Тогда королева спросила Гулливера, хочет ли он остаться у нее во
дворце. Гулливер ответил, что он будет счастлив служить такой прекрасной, милостивой и мудрой королеве, если только его хозяин согласится отпустить его на волю.
- Он согласится! - сказала королева и сделала какой-то знак своей
придворной даме.
Через несколько минут хозяин Гулливера уже стоял перед королевой.
- Я беру себе этого человечка, - сказала королева. - Сколько ты хочешь получить за него?
Хозяин задумался. Показывать Гулливера было очень выгодно. Но долго
ли еще можно будет его показывать? Он с каждым днем тает, как сосулька
на солнце, и кажется, скоро его совсем не будет видно.
- Тысячу золотых! - сказал он.
Королева велела отсчитать ему тысячу золотых, а потом опять обернулась к Гулливеру.
- Ну вот, - сказала она, - теперь ты наш, Грильдриг.
Гулливер прижал руки к сердцу.
- Я низко кланяюсь вашему величеству, - сказал он, - но, если милость
ваша равна вашей красоте, я осмелюсь просить мою повелительницу не разлучать меня с моей дорогой Глюмдальклич, моей нянюшкой и учительницей.
- Очень хорошо, - сказала королева. - Она останется при дворе. Здесь
ее будут учить и хорошо смотреть за нею, а она будет учить тебя и смотреть за тобой.
Глюмдальклич чуть не подпрыгнула от радости. Хозяин был тоже очень
доволен. Он никогда и мечтать не мог, что устроит дочку при королевском
дворе.
Уложив деньги в свой дорожный мешок, он низко поклонился королеве, а
Гулливеру сказал, что желает ему удачи на новой службе.
Гулливер, не отвечая, еле кивнул ему головой.
- Ты, кажется, сердишься на своего бывшего хозяина, Грильдриг? -
спросила королева.
- О нет, - ответил Гулливер. - Но я полагаю, что мне не о чем говорить с ним. До сих пор он сам не разговаривал со мной и не спрашивал меня, могу ли я выступать перед публикой по десяти раз в день. Я обязан
ему только тем, что меня не раздавили и не растоптали, когда случайно
нашли у него на поле. За это одолжение я с избытком расплатился с ним
теми деньгами, которые он нажил, показывая меня по всем городам и деревням страны. Я уж не говорю о тысяче золотых, полученных им от вашего величества за мою ничтожную особу. Этот жадный человек довел меня чуть ли
не до смерти и ни за что не отдал бы меня даже за такую цену, если бы не
думал, что я уже не стою ни гроша. Но я надеюсь, что на этот раз он
ошибся. Я чувствую приток новых сил и готов усердно служить моей прекрасной королеве и повелительнице.
Королева очень удивилась.
- Я никогда не видала и не слыхала ничего подобного! - воскликнула
она. - Это самое рассудительное и красноречивое насекомое из всех насекомых на свете!
И, взяв Гулливера двумя пальцами, она понесла его показать королю.
Король сидел у себя в кабинете и был занят какими-то важными государственными делами.
Когда королева подошла к его столу, он только мельком взглянул на
Гулливера и через плечо спросил, давно ли королева пристрастилась к
дрессированным мышам.
Королева молча улыбнулась в ответ и поставила Гулливера на стол.
Гулливер низко и почтительно поклонился королю.
- Кто смастерил вам такую забавную заводную игрушку? - спросил король.
Тут королева сделала знак Гулливеру, и он произнес самое длинное и
красивое приветствие, какое только мог придумать.
Король удивился. Он откинулся на спинку кресла и стал задавать диковинному человечку вопрос за вопросом.
Гулливер отвечал королю подробно и точно. Он говорил чистую правду,
но король глядел на него, прищурив глаза, и недоверчиво покачивал головой.
Он приказал позвать трех самых знаменитых в стране ученых и предложил
им хорошенько осмотреть это маленькое редкостное двуногое, чтобы определить, к какому разряду оно принадлежит.
Ученые долго разглядывали Гулливера в увеличительное стекло и наконец
решили, что он не зверь, так как ходит на двух ногах и владеет членораздельной речью. Он и не птица, так как у него нет крыльев и, по всей видимости, он не умеет летать. Он не рыба, так как у него нет ни хвоста,
ни плавников. Должно быть, он и не насекомое, так как ни в одной ученой
книге нет упоминания о насекомых, столь похожих на человека. Однако он и
не человек - если судить по его ничтожному росту и еле слышному голосу.
Вернее всего, это просто игра природы - "рельплюм сколькатс" по-бробдингнежски.
Услышав это, Гулливер очень обиделся.
- Думайте что хотите, - сказал он, - но я вовсе не игра природы, а
самый настоящий человек.
И, попросив у короля разрешения, он подробно рассказал, кто он такой,
откуда приехал, где и как жил до сих пор.
- В наших краях обитают миллионы мужчин и женщин такого же роста, как
я, - уверял он короля и ученых. - Наши горы, реки и деревья, наши дома и
башни, лошади, на которых мы ездим, звери, на которых мы охотимся, -
словом, все, что нас окружает, во столько же раз меньше ваших гор, рек,
деревьев и животных, во сколько я меньше вас.
Ученые засмеялись и сказали, что они для того и учились так долго,
чтобы не верить нелепым басням, но король понял, что Гулливер не лжет.
Он отпустил ученых, позвал к себе в кабинет Глюмдальклич и велел разыскать ей отца, который, к счастью, еще не успел уехать из города.
Он долго расспрашивал их обоих, как и в каком месте был найден Гулливер, и ответы их вполне убедили его в том, что Гулливер говорит правду.
- Если это и не человек, - сказал король, - то, во всяком случае, человечек.
И он попросил королеву беречь Гулливера и заботиться о нем как можно
лучше. Королева охотно обещала взять Гулливера под свое покровительство.
Умный и вежливый Грильдриг понравился ей гораздо больше, чем ее прежний
любимец - карлик. Этот карлик до сих пор считался самым маленьким человеком в стране. Он был ростом всего в четыре сажени и еле доходил до
плеча девятилетней Глюмдальклич. Но разве можно было сравнить его с
Грильдригом, который помещался у королевы на ладони!
Королева отвела Гулливеру комнаты рядом со своими собственными покоями. В этих комнатах поселилась Глюмдальклич с учительницей и служанками,
а сам Гулливер приютился на маленьком столике под окошком, в красивом
ореховом ящике, который служил ему спальней.
Этот ящик изготовил по особому заказу королевы придворный столяр.
Ящик был длиной в шестнадцать шагов, а шириной - в двенадцать. С виду он
походил на небольшой домик - светлые окошки со ставнями, резная дверь с
висячим замком, - только крыша у домика была плоская. Эта крыша поднималась и опускалась на петлях. Каждое утро Глюмдальклич поднимала ее и
прибирала спальню Гулливера.
В спальне стояли два платяных шкафа, удобная кровать, комод для
белья, два стола и два кресла с подлокотниками. Все эти вещи сделал для
Гулливера игрушечный мастер, который славился своим умением резать из
кости и дерева изящные безделушки.
Кресла, комод и столики изготовили из какогото материала, похожего на
слоновую кость, а кровать и шкафы - из орехового дерева, как и весь домик.
Для того чтобы Гулливер невзначай не ушибся, когда его домик будут
переносить с места на место, стены, потолок и пол спальни обили мягким и
толстым войлоком.
Дверной замок был заказан по особой просьбе Гулливера: он очень боялся, чтобы к нему в дом не проникла какая-нибудь любопытная мышь или жадная крыса.
После нескольких неудач слесарь смастерил наконец самый маленький замочек из всех, какие ему когда-либо приходилось делать.
А между тем у себя на родине Гулливер только один раз в жизни видел
замок таких размеров. Он висел на воротах одной барской усадьбы, хозяин
которой славился своей скупостью.
Ключ от замка Гулливер носил у себя в кармане, потому что Глюмдальклич боялась потерять такую крошечную вещицу. Да и зачем ей был нужен этот ключ? В дверь она все равно войти не могла, а для того чтобы
посмотреть, что делается в домике, или достать оттуда Гулливера, до-
вольно было приподнять крышу.
Королева позаботилась не только о жилище своего Грильдрига, но и о
новом платье для него.
Костюм ему сшили из самой тонкой шелковой материи, какая только нашлась в государстве. И все же эта материя оказалась толще самых плотных
английских одеял и очень беспокоила Гулливера, пока он не привык к ней.
Сшит был костюм по местной моде: шаровары вроде персидских, а кафтан
вроде китайского. Гулливеру очень понравился этот покрой. Он нашел его
вполне удобным и приличным.
Королева и обе ее дочки так полюбили Гулливера, что никогда не садились обедать без него.
На королевский стол возле левого локтя королевы ставили столик и стул
для Гулливера. Ухаживала за ним во время обеда его нянюшка - Глюмдальклич. Она наливала ему вино, накладывала на тарелки кушанья и следила, чтобы кто-нибудь не перевернул и не уронил его вместе со столиком и
стулом.
У Гулливера был свой особый серебряный сервиз - тарелки, блюда, супник, соусники и салатники.
Конечно, по сравнению с посудой королевы этот сервиз казался игрушечным, но он был очень хорошо сделан.
После обеда Глюмдальклич сама мыла и чистила тарелки, блюда и миски,
а потом прятала все в серебряную шкатулочку. Эту шкатулочку она всегда
носила у себя в кармане.
Королеве было очень забавно смотреть, как ест Гулливер. Часто она сама подкладывала ему на тарелку кусочек говядины или птицы и с улыбкой
следила за тем, как медленно съедает он свою порцию, которую любой трехлетний ребенок проглотил бы в один прием.
Зато Гулливер с невольным страхом наблюдал, как уплетают свой обед
королева и обе принцессы.
Королева часто жаловалась на плохой аппетит, но тем не менее она сразу брала в рот такой кусок, какого хватило бы на обед целой дюжине английских фермеров после жатвы. Пока Гулливер не привык, он закрывал глаза, чтобы не видеть, как грызет королева крылышко рябчика, которое в де-
вять раз больше крыла обыкновенной индейки, и откусывает кусок хлеба
размером в две деревенские ковриги. Она не отрываясь выпивала золотой
кубок, а в этом кубке помещалась целая бочка вина. Ее столовые ножи и
вилки были вдвое больше полевой косы. Один раз Глюмдальклич, взяв на руки Гулливера, показала ему разом дюжину ярко начищенных ножей и вилок.
Гулливер не мог смотреть на них спокойно. Сверкающие острия лезвий и огромные зубья, длинные, точно копья, привели его в трепет.
Когда королева узнала об этом, она громко засмеялась и спросила своего Грильдрига, все ли его земляки так боязливы, что не могут видеть без
трепета простой столовый нож и готовы удирать от обыкновенной мухи.
Ее всегда очень смешило, когда Гулливер с ужасом вскакивал с места,
оттого что несколько мух, жужжа, подлетали к его столу. Для нее-то эти
огромные большеглазые насекомые, величиной с дрозда, были и вправду не
страшнее мухи, а Гулливер не мог и думать о них без отвращения и досады.
Эти назойливые, жадные твари никогда не давали ему спокойно пообедать. Они запускали свои грязные лапы в его тарелку. Они садились к нему
на голову и кусали его до крови. Сначала Гулливер просто не знал, как от
них отделаться, и в самом деле готов был бежать куда глаза глядят от надоедливых и дерзких побирушек. Но потом он нашел способ защиты.
Выходя к обеду, он брал с собой свой морской кортик и, чуть только
мухи подлетали к нему, быстро вскакивал с места и - раз! раз! - на лету
рассекал их на части.
Когда королева и принцесса увидели это сражение в первый раз, они
пришли в такой восторг, что рассказали о нем королю. И на другой день
король нарочно обедал вместе с ними, чтобы только поглядеть, как
Грильдриг воюет с мухами.
В этот день Гулливер рассек своим кортиком несколько больших мух; и
король очень хвалил его за храбрость и ловкость.
Но драться с мухами - это еще было не такое трудное дело. Как-то раз
Гулливеру пришлось выдержать схватку с противником пострашней.
Случилось это в одно прекрасное летнее утро. Глюмдальклич поставила
ящик с Гулливером на подоконник, чтобы он мог подышать свежим воздухом.
Он никогда не позволял вешать свое жилище за окном на гвозде, как вешают
иногда клетки с птицами.
Открыв пошире все окна и двери у себя в домике, Гулливер сел в кресло
и стал закусывать. В руках у него был большой кусок сладкого пирога с
вареньем. Как вдруг штук двадцать ос влетело в комнату с таким жужжаньем, будто разом заиграли два десятка боевых шотландских волынок. Осы
очень любят сладкое и, наверное, издалека почуяли запах варенья. Отталкивая друг друга, они кинулись на Гулливера, отняли у него пирог и мигом
раскрошили на кусочки.
Те, кому ничего не досталось, носились над головой Гулливера, оглушая
его жужжаньем и грозя своими страшными жалами.
Но Гулливер был не робкого десятка. Он не растерялся: схватил свою
шпагу и кинулся на разбойниц. Четырех он убил, остальные обратились в
бегство.
После этого Гулливер захлопнул окна и двери и, передохнув немного,
принялся рассматривать трупы своих врагов. Осы были величиной с крупного
тетерева. Жала их, острые как иголки, оказались длиннее, чем перочинный
нож Гулливера. Хорошо, что ему удалось избежать укола этих отравленных
ножей!
Осторожно завернув всех четырех ос в полотенце, Гулливер спрятал их в
нижний ящик своего комода.
- Если мне еще суждено когда-нибудь вернуться на родину, - сказал он
себе, - я подарю их той школе, где я учился.
Дни, недели и месяцы в стране великанов были но длиннее и не короче,
чем во всех других краях света. И бежали они друг за другом так же быстро, как и всюду.
Понемногу Гулливер привык видеть вокруг себя людей выше деревьев и
деревья выше гор.
Как-то раз королева поставила его к себе на ладонь и подошла с ним
вместе к большому зеркалу, в котором оба они были видны с головы до пят.
Гулливер невольно засмеялся. Ему вдруг показалось, что королева самого обыкновенного роста, точьв-точь такая, как все люди на свете, а вот
он, Гулливер, сделался меньше, чем был, по крайней мере в двенадцать
раз.
Мало-помалу он перестал удивляться, замечая, что люди прищуривают
глаза, чтобы посмотреть на него, и подносят ладонь к уху, чтобы услышать, что он говорит.
Он знал заранее, что чуть ли не всякое его слово покажется великанам
смешным и странным и чем серьезнее он будет рассуждать, тем громче они
будут смеяться. Он уже не обижался на них за это, а только думал с горечью: "Может быть, и мне было бы смешно, если бы канарейка, которая живет у меня дома в такой хорошенькой золоченой клетке, вздумала произно-
сить речи о науке и политике".
Впрочем, Гулливер не жаловался на свою судьбу. С тех пор как он попал
в столицу, ему жилось совсем не плохо. Король и королева очень любили
своего Грильдрига, а придворные были с ним весьма любезны.
Придворные всегда бывают любезны с тем, кого любят король и королева.
Один только враг был у Гулливера. И как зорко ни охраняла своего питомца заботливая Глюмдальклич, она все-таки не смогла уберечь его от
многих неприятностей.
Этот враг был карлик королевы. До появления Гулливера он считался самым маленьким человеком во всей стране. Его наряжали, возились с ним,
прощали ему дерзкие шутки и надоедливые шалости. Но с тех пор как Гулливер поселился в покоях королевы, и она сама и все придворные перестали
даже замечать карлика.
Карлик ходил по дворцу хмурый, злой и сердился на всех, а больше всего, конечно, на самого Гулливера.
Он не мог равнодушно видеть, как игрушечный человечек стоит на столе
и в ожидании выхода королевы запросто беседует с придворными.
Нагло ухмыляясь и гримасничая, карлик начинал подтрунивать над новым
королевским любимчиком. Но Гулливер не обращал на это внимания и на каждую шутку отвечал двумя, еще более острыми.
Тогда карлик стал придумывать, как бы иначе досадить Гулливеру. И вот
однажды за обедом, дождавшись минуты, когда Глюмдальклич пошла за чем-то
в другой конец комнаты, он взобрался на подлокотник кресла королевы,
схватил Гулливера, который, не подозревая об угрожавшей ему опасности,
спокойно сидел за своим столиком, и с размаху бросил его в серебряную
чашку со сливками.
Гулливер камнем пошел ко дну, а злой карлик опрометью выбежал из комнаты и забился в какой-то темный угол.
Королева до того перепугалась, что ей даже в голову не пришло протянуть Гулливеру кончик мизинца или чайную ложку. Бедный Гулливер барахтался в белых густых волнах и уже, наверно, проглотил целый ушат холодных, как лед, сливок, когда наконец подбежала Глюмдальклич. Она выхватила его из чашки и завернула в салфетку.
Гулливер быстро согрелся, и неожиданная ванна не причинила ему
большого вреда.
Он отделался легким насморком, но с этих пор не мог без отвращения
даже смотреть на сливки.
Королева сильно разгневалась и приказала строго наказать своего прежнего любимца.
Карлика больно высекли и заставили выпить чашку сливок, в которых выкупался Гулливер.
После этого карлик две недели вел себя примерно - оставил Гулливера в
покое и приветливо улыбался ему, когда проходил мимо.
Все - даже осторожная Глюмдальклич и сам Гулливер - перестали опасаться его.
Но оказалось, что карлик только ждал удобного случая, чтобы за все
рассчитаться со своим счастливым соперником. Этот случай, как и в первый
раз, представился ему за обедом.
Королева положила себе на тарелку мозговую кость, достала из нее мозг
и отодвинула тарелку в сторону.
В это время Глюмдальклич пошла к буфету, чтобы налить Гулливеру вина.
Карлик подкрался к столу и, прежде чем Гулливер успел опомниться, засунул его чуть ли не по самые плечи в пустую кость.
Хорошо еще, что кость успела остыть. Гулливер не обжегся. Но от обиды
и неожиданности он чуть не заплакал.
Обиднее всего было то, что королева и принцессы даже не заметили его
исчезновения и продолжали преспокойно болтать со своими придворными дамами.
А звать их на помощь и просить, чтобы его вытащили из говяжьей кости,
Гулливеру не хотелось. Он решил молчать, чего бы это ему ни стоило.
"Только бы кость не отдали собакам!" - думал он.
Но, на его счастье, к столу вернулась Глюмдальклич с кувшином вина.
Она сразу же увидела, что Гулливера нет на месте, и кинулась искать
его.
Что за переполох поднялся в королевской столовой! Королева, принцессы
и придворные дамы принялись поднимать и перетряхивать салфетки, заглядывать в миски, стаканы и соусники.
Но все было напрасно: Грильдриг пропал без следа.
Королева была в отчаянии. Она не знала, на кого ей сердиться, и от
этого сердилась еще больше.
Неизвестно, чем бы окончилась вся эта история, если бы младшая принцесса не заметила головы Гулливера, торчащей из кости, словно из дупла
большого дерева.
- Вот он! Вот он! - закричала она.
И через минуту Гулливер был извлечен из кости.
Королева сразу догадалась, кто был виновником этой злой проделки.
Карлика опять высекли, а Гулливера нянюшка унесла отмывать и переодевать.
После этого карлику запретили появляться в королевской столовой, и
Гулливер долго не видел своего врага - до тех самых пор, пока не встретился с ним в саду.
Случилось это так. В один жаркий летний день Глюмдальклич вынесла
Гулливера в сад и пустила его погулять в тени.
Он пошел по дорожке, вдоль которой росли его любимые карликовые яблони.
Деревца эти были такие маленькие, что, закинув голову, Гулливер мог
без труда разглядеть их верхушки. А яблоки на них росли, как это часто
бывает, еще крупнее, чем на больших деревьях.
Внезапно из-за поворота прямо навстречу Гулливеру вышел карлик.
Гулливер не удержался и сказал, насмешливо поглядев на него:
- Что за чудо! Карлик - среди карликовых деревьев.
Это не каждый день
увидишь.
Карлик ничего не ответил, только злобно поглядел на Гулливера. И Гулливер пошел дальше. Но не успел он отойти и трех шагов, как одна из яблонь затряслась, и множество яблок, с пивной бочонок каждое, с гулким
шумом посыпалось на Гулливера.
Одно из них ударило его по спине, сбило с ног, и он плашмя растянулся
на траве, закрывая голову руками. А карлик с громким смехом убежал вглубь сада.
Жалобный крик Гулливера и злорадный хохот карлика услыхала Глюмдальклич. Она в ужасе кинулась к Гулливеру, подняла его и отнесла домой.
На этот раз Гулливеру несколько дней пришлось пролежать в постели -
так сильно ушибли его тяжелые яблоки, которые росли на карликовых яблонях в стране великанов. Когда же он наконец встал на ноги, оказалось,
что карлика больше нет во дворце.
Глюмдальклич доложила обо всем королеве, а королева так рассердилась
на него, что не захотела больше его видеть и подарила одной знатной даме.
Король и королева часто путешествовали по своей стране, и Гулливер
обычно сопровождал их.
Во время этих путешествий он понял, почему никто никогда не слыхал о
государстве Бробдингнег.
Страна великанов расположена на огромном полуострове, отделенном от
большой земли цепью гор. Горы эти такие высокие, что перебраться через
них совершенно немыслимо. Они отвесны, обрывисты, и среди них много
действующих вулканов. Потоки огненной лавы и тучи пепла преграждают путь
к этому исполинскому горному хребту. С остальных трех сторон полуостров
окружен океаном. Но берега полуострова так густо усеяны острыми скалами,
а море в этих местах такое бурное, что пристать к берегам Бробдингнега
не смог бы даже самый опытный моряк.
Только по какой-то счастливой случайности кораблю, на котором плыл
Гулливер, удалось подойти к этим неприступным скалам.
Обычно даже щепки от разбитых кораблей не доплывают до неприветливых,
пустынных берегов.
Рыбаки не строят здесь своих хижин и не развешивают сетей. Морскую
рыбу, даже самую крупную, они считают мелкой и костлявой. И неудивительно! Морская рыба заходит сюда издалека - из тех мест, где все живые
существа гораздо меньше, чем в Бробдингнеге. Зато в местных реках попадаются форели и окуни величиной с большую акулу.
Впрочем, когда морские бури прибивают к прибрежным скалам китов, рыбаки иногда ловят их в свои сети.
Гулливеру как-то раз случилось увидеть довольно крупного кита на плече у одного молодого рыбака.
Этого кита купили потом для королевского стола, и он был подан в
большом блюде с подливкой из разных пряностей.
Китовое мясо считается в Бробдингнеге редкостью, но оно не понравилось ни королю, ни королеве. Они нашли, что речная рыба гораздо вкуснее
и жирнее.
За лето Гулливер изъездил страну великанов вдоль и поперек. Чтобы ему
было удобнее путешествовать и чтобы Глюмдальклич не уставала от большого
тяжелого ящика, королева заказала для своего Грильдрига особый дорожный
домик.
Это был квадратный ящичек всего в двенадцать шагов длины и ширины. В
трех стенках его проделали по окошку и затянули их легкой решеткой из
железной проволоки. К четвертой, глухой стене были приделаны две прочные
пряжки.
Если Гулливеру хотелось ехать на лошади, а не в карете, верховой ставил ящик на подушку у себя на коленях, просовывал в эти пряжки широкий
кожаный ремень и пристегивал к своему поясу.
Гулливер мог переходить от окошка к окошку и с трех сторон осматривать окрестности.
В ящике была походная постель - гамак, подвешенный к потолку, - два
стула и комод. Все эти вещи были крепко привинчены к полу, для того чтобы они не падали и не опрокидывались от дорожной тряски.
Когда Гулливер и Глюмдальклич отправлялись в город за покупками или
просто так, погулять, Гулливер входил, в свой дорожный кабинет, а Глюмдальклич садилась в открытые носилки и ставила ящичек с Гулливером к себе на колени.
Четыре носильщика неторопливо несли их по улицам Лорбрульгруда, а
вслед за носилками шла целая толпа народа. Всем хотелось бесплатно посмотреть на королевского Грильдрига.
Время от времени Глюмдальклич приказывала носильщикам остановиться,
доставала Гулливера из ящика и ставила его себе на ладонь, чтобы любопытным было удобнее его рассматривать.
Когда шел дождь, Глюмдальклич и Гулливер выезжали по делам и на прогулку в карете. Карета была величиной с шестиэтажный дом, поставленный
на колеса. Но это была самая маленькая из всех карет ее величества. Остальные были гораздо больше.
Гулливер, который всегда был очень любознателен, с интересом осматривал различные достопримечательности Лорбрульгруда.
Где только он не побывал! И в главном храме, которым так гордятся
бробдиигнежцы, и на большой площади, где устраиваются военные парады, и
даже в здании королевской кухни...
Вернувшись домой, он сейчас же раскрывал свой путевой журнал и вкратце записывал впечатления.
Вот что написал он после возвращения из храма:
"Здание действительно великолепное, хоть колокольня его вовсе не так
уж высока, как говорят здешние жители. В ней нет и полной версты. Стены
сложены из тесаных камней какой-то местной породы. Они очень толстые и
прочные. Если судить по глубине бокового входа, толщина их равняется сорока восьми шагам. В глубоких нишах стоят прекрасные мраморные статуи.
Они выше живых бробдингнежцев по крайней мере в полтора раза. Мне удалось разыскать в куче мусора отломанный мизинец одной статуи. По моей
просьбе Глюмдальклич поставила его стоймя рядом со мной, и оказалось,
что он доходит мне до уха. Глюмдальклич завернула этот обломок в платок
и принесла домой. Я хочу присоединить его к другим безделушкам моей коллекции".
После парада бробдингнежских войск Гулливер написал:
"Говорят, на поле было не больше двадцати тысяч пехотинцев и шести
тысяч кавалеристов, но я ни за что не мог бы сосчитать их - такое огромное пространство занимала эта армия. Мне пришлось смотреть парад издалека, так как иначе я бы ничего не увидел, кроме ног.
Это было очень величественное зрелище. Мне казалось, что каски всадников касаются своими остриями облаков. Земля гудела под копытами коней.
Я видел, как все кавалеристы по команде обнажили сабли и взмахнули ими в
воздухе. Кто не бывал в Бробдингнеге, пусть даже не пытается вообразить
себе эту картину. Шесть тысяч молний разом вспыхнули со всех сторон небесного свода. Куда бы ни занесла меня судьба, я не забуду этого".
О королевской кухне Гулливер написал в своем журнале всего несколько
строк:
"Я не знаю, как изобразить словами эту кухню. Если я самым правдивым
и честным образом буду описывать все эти котлы, горшки, сковородки, если
я попробую рассказать, как повара поджаривают на вертеле поросят величиной с индийского слона и оленей, рога которых похожи на большие ветвистые деревья, мои соотечественники мне, пожалуй, не поверят и скажут, что
я преувеличиваю по обычаю всех путешественников. А если я из осторожности что-нибудь преуменьшу, все бробдингнежцы, начиная от короля и кончая
последним поваренком, обидятся на меня.
Поэтому я предпочитаю промолчать".
Иногда Гулливеру хотелось побыть одному. Тогда Глюмдальклич выносила
его в сад и пускала побродить среди колокольчиков и тюльпанов.
Гулливер любил такие одинокие прогулки, но часто они кончались
большими неприятностями.
Один раз Глюмдальклич, по просьбе Гулливера, оставила его одного на
зеленой лужайке, а сама вместе со своей учительницей пошла вглубь сада.
Неожиданно надвинулась туча, и сильный частый град посыпался на землю.
Первый же порыв ветра сбил Гулливера с ног. Градины, крупные, как
теннисные мячи, хлестали его по всему телу. Кое-как, на четвереньках,
ему удалось добраться до грядок с тмином. Там он уткнулся лицом в землю
и, накрывшись каким-то листком, переждал непогоду.
Когда буря утихла, Гулливер измерил и взвесил несколько градин и убедился, что они в тысячу восемьсот раз больше и тяжелее тех, которые ему
приходилось видеть в других странах.
Эти градины так больно исколотили Гулливера, что он был весь в синяках и должен был десять дней отлеживаться у себя в ящике.
В другой раз с ним случилось приключение более опасное.
Он лежал на лужайке под кустом маргариток и, занятый какими-то размышлениями, не заметил, что к нему подбежала собака одного из садовников
- молодой, резвый сеттер.
Гулливер не успел и крикнуть, как собака схватила его зубами, опрометью побежала в другой конец сада и положила там у ног своего хозяина,
радостно виляя хвостом. Хорошо еще, что собака умела носить поноску. Она
умудрилась принести Гулливера так осторожно, что даже не прокусила на
нем платье.
Однако же бедный садовник, увидя королевского Грильдрига в зубах у
своей собаки, перепугался до смерти. Он бережно поднял Гулливера обеими
руками и стал расспрашивать, как он себя чувствует. Но от потрясения и
страха Гулливер не мог выговорить ни слова.
Только через несколько минут он пришел в себя, и тогда садовник отнес
его обратно на лужайку.
Глюмдальклич была уже там.
Бледная, воя в слезах, она металась взад и вперед и звала Гулливера.
Садовник с поклоном вручил ей господина Грильдрига.
Девочка внимательно осмотрела своего питомца, увидела, что он цел и
невредим, и с облегчением перевела дух.
Утирая слезы, она стала укорять садовника за то, что тот впустил в
дворцовый сад собаку. А садовник и сам был этому не рад. Он божился и
клялся, что больше никогда не подпустит даже к решетке сада ни одной собаки - ни своей, ни чужой, - пусть только госпожа Глюмдальклич и господин Грильдриг не говорят об этом случае ее величеству.
В конце концов на том и порешили.
Глюмдальклич согласилась молчать, так как боялась, что королева на
нее рассердится, а Гулливеру совсем не хотелось, чтобы придворные смеялись над ним и рассказывали друг другу, как он побывал в зубах у разыгравшегося щенка.
После этого случая Глюмдальклич твердо решила ни на минуту не отпускать от себя Гулливера.
Гулливер давно уже опасался такого решения и поэтому скрывал от своей
нянюшки разные мелкие приключения, которые то и дело случались с ним,
когда ее не было поблизости.
Один раз коршун, паривший над садом, камнем упал прямо на него. Но
Гулливер не растерялся, выхватил из ножен свою шпагу и, обороняясь ею,
бросился в заросли кустов.
Если бы не этот ловкий маневр, коршун, наверно, унес бы его в своих
когтях.
В другой раз во время прогулки Гулливер взобрался на вершину какого-то холмика и вдруг по шею провалился в нору, вырытую кротом.
Трудно даже рассказать, чего ему стоило выбраться оттуда, но он
все-таки выбрался сам, без посторонней помощи, и ни одним словом ни одной живой душе не обмолвился об этом происшествии.
В третий раз он вернулся к Глюмдальклич хромая и сказал ей, что слегка подвернул ногу. На самом деле, гуляя в одиночестве и вспоминая свою
милую Англию, он нечаянно наткнулся на раковину улитки и чуть не сломал
себе ступню.
Странное чувство испытывал Гулливер во время своих одиноких прогулок:
ему было и хорошо, и жутко, и грустно.
Даже самые маленькие птички нисколько не боялись его: они спокойно
занимались своими делами - прыгали, суетились, отыскивали червяков и букашек, как будто Гулливера вовсе и не было возле них.
Однажды какой-то смелый дрозд, задорно чирикнув, подскочил к бедному
Грильдригу и клювом выхватил у него из рук кусок пирога, который Глюмдальклич дала ему на завтрак.
Если Гулливер пытался поймать какую-нибудь птицу, она преспокойно поворачивалась к нему и норовила клюнуть прямо в голову или в протянутые
руки. Гулливер невольно отскакивал.
Но как-то раз он все-таки изловчился и, взяв толстую дубинку, так
метко запустил ею в какую-то неповоротливую коноплянку, что та повалилась замертво. Тогда Гулливер схватил ее обеими руками за шею и с торжеством потащил к нянюшке, чтобы поскорей показать ей свою добычу.
И вдруг птица ожила.
Оказалось, что она вовсе не была убита, а только оглушена сильным
ударом палки.
Коноплянка начала кричать и вырываться. Она била Гулливера крыльями
по голове, по плечам, по рукам. Ударить его клювом ей не удавалось, потому что Гулливер держал ее на вытянутых руках.
Он уже чувствовал, что руки его слабеют и коноплянка вот-вот вырвется
и улетит.
Но тут на выручку подоспел один из королевских слуг. Он свернул
разъяренной коноплянке голову и отнес охотника вместе с добычей к госпоже Глюмдальклич.
На следующий день по приказанию королевы коноплянку зажарили и подали
Гулливеру на обед.
Птица была немного крупнее, чем лебеди, которых он видел у себя на
родине, и мясо ее оказалось жестковато.
Гулливер часто рассказывал королеве о своих прежних морских путешествиях.
Королева слушала его очень внимательно и однажды спросила, умеет ли
он обращаться с парусами и веслами.
- Я корабельный врач, - ответил Гулливер, - и всю свою жизнь провел
на море. С парусом я управляюсь не хуже настоящего матроса.
- А не хочешь ли ты, мой милый Грильдриг, покататься на лодке? Я думаю, это было бы очень полезно для твоего здоровья, - сказала королева.
Гулливер только усмехнулся. Самые маленькие лодочки в Бробдингнеге
были больше и тяжелее первоклассных военных кораблей его родной Англии.
Нечего было и думать справиться с такой лодкой.
- А если я закажу для тебя игрушечный кораблик? - спросила королева.
- Боюсь, ваше величество, что его ждет судьба всех игрушечных корабликов: морские волны перевернут и унесут его, как ореховую скорлупку!
- Я закажу для тебя и кораблик и море, - сказала королева.
Через десять дней игрушечных дел мастер изготовил по рисунку и указаниям Гулливера красивую и прочную лодочку со всеми снастями,
В этой лодочке могло бы поместиться восемь гребцов обыкновенной человеческой породы.
Чтобы испытать эту игрушку, ее сначала пустили в лохань с водой, но в
лохани было так тесно, что Гулливер едва мог пошевелить веслом.
- Не горюй, Грильдриг, - сказала королева, - скоро будет готово твое
море.
И в самом деле, через несколько дней море было готово.
По приказу королевы плотник смастерил большое деревянное корыто, длиной в триста шагов, шириной в пятьдесят и глубиной больше чем в сажень.
Корыто хорошо просмолили и поставили в одной из комнат дворца. Каждые
два-три дня воду из него выливали и двое слуг в каких-нибудь полчаса наполняли корыто свежей водой.
По этому игрушечному морю Гулливер часто катался на своей лодке.
Королева и принцессы очень любили смотреть, как ловко он орудует веслами.
Иногда Гулливер ставил парус, а придворные дамы с помощью своих вееров то нагоняли попутный ветер, то поднимали целую бурю.
Когда они уставали, па парус дули пажи, и часто Гулливеру бывало совсем не легко справиться с таким сильным ветром.
После катания Глюмдальклич уносила лодку к себе в комнату и вешала на
гвоздь для просушки.
Однажды Гулливер чуть не утонул в своем корыте. Вот как это произошло.
Старая придворная дама, учительница Глюмдальклич, взяла Гулливера
двумя пальцами и хотела посадить в лодку.
Но в эту минуту кто-то окликнул ее. Она обернулась, чуть разжала
пальцы, и Гулливер выскользнул у нее из руки.
Он бы непременно утонул или разбился, рухнув с шестисаженной высоты
на край корыта или на деревянные мостки, но, к счастью, зацепился за булавку, торчавшую из кружевной косынки старой дамы. Головка булавки прошла у него под поясом и под рубашкой, и бедняга повис в воздухе, замирая
от ужаса и стараясь не шевелиться, чтобы не сорваться с булавки.
А старая дама растерянно глядела вокруг и никак не могла понять, куда
же девался Гулливер.
Тут подбежала проворная Глюмдальклич и осторожно, стараясь не поцарапать, освободила Гулливера от булавки.
В этот день прогулка на лодке так и не состоялась. Гулливер чувствовал себя нехорошо, и ему не хотелось кататься.
В другой раз ему пришлось выдержать во время прогулки настоящий морской бой.
Слуга, которому поручено было менять в корыте воду, как-то недоглядел
и принес в ведре большую зеленую лягушку. Он перевернул ведро над корытом, выплеснул воду вместе с лягушкой и ушел.
Лягушка притаилась на дне и, пока Гулливера сажали в лодку, тихонько
сидела в углу. Но чуть только Гулливер отчалил от берега, она одним
прыжком вскочила в лодку. Лодка так сильно накренилась на одну сторону,
что Гулливер должен был всей тяжестью навалиться на другой борт, а не то
бы она непременно опрокинулась.
Он налег на весла, чтобы скорей причалить к пристани, но лягушка,
словно нарочно, мешала ему. Напуганная суетой, которая поднялась вокруг,
она стала метаться взад и вперед: с носа на корму, с правого борта на
левый. При каждом ее прыжке Гулливера так и обдавало целыми потоками воды.
Он морщился и сжимал зубы, стараясь уклониться от прикосновения к ее
скользкой бугристой коже. А ростом эта лягушка была с хорошую породистую
корову.
Глюмдальклич, как всегда, кинулась на помощь к своему питомцу. Но
Гулливер попросил ее не беспокоиться. Он смело шагнул к лягушке и ударил
ее веслом.
После нескольких хороших тумаков лягушка сначала отступила на корму,
а потом и вовсе выскочила из лодки.
Был жаркий летний день. Глюмдальклич ушла куда-то в гости, и Гулливер
остался один в своем ящике.
Уходя, нянюшка заперла дверь своей комнаты на ключ, чтобы никто не
потревожил Гулливера.
Оставшись один, он широко распахнул у себя в домике окна и дверь,
уселся поудобнее в кресло, раскрыл свой путевой журнал и взялся за перо.
В запертой комнате Гулливер чувствовал себя в полной безопасности.
Вдруг он ясно услышал, что кто-то спрыгнул с подоконника на пол и
шумно пробежал или, вернее, проскакал по комнате Глюмдальклич.
Сердце у Гулливера забилось.
"Тот, кто проникает в комнату не через дверь, а через окно, приходит
не в гости", - подумал он.
И, осторожно приподнявшись с места, он выглянул в окошко своей
спальни. Нет, это был не вор и не разбойник. Это была всего-навсего ручная обезьянка, любимица всех дворцовых поварят.
Гулливер успокоился и, улыбаясь, принялся наблюдать за ее смешными
прыжками.
Обезьяна перескочила с кресла Глюмдальклич на другое кресло, посидела
немного на верхней полке шкафа, а потом спрыгнула на стол, где стоял домик Гулливера.
Тут уж Гулливер опять испугался, и на этот раз еще сильнее прежнего.
Он почувствовал, как дом его приподнялся и стал боком. Кресла, стол и
комод с грохотом покатились по полу. Этот грохот, видимо, очень понравился обезьяне. Она еще и еще раз потрясла домик, а потом с любопытством
заглянула в окошко.
Гулливер забился в самый дальний угол и старался не шевелиться.
"Ах, зачем я не спрятался вовремя под кровать! - твердил он про себя.
- Под кроватью она бы меня не заметила. А теперь уже поздно. Если я попробую перебежать с места на место или даже переползти, она увидит меня".
И он прижался к стопке так плотно, как только мог. Но обезьяна
все-таки увидела его.
Весело оскалив зубы, она просунула в двери домика лапу, чтобы схватить Гулливера.
Он кинулся в другой угол и забился между кроватью и шкафом. Но и тут
страшная лапа настигла его.
Он попробовал вывернуться, ускользнуть, но не смог. Цепко ухватив
Гулливера за полу кафтана, обезьяна вытащила его наружу.
От ужаса он не мог даже закричать.
А между тем обезьяна преспокойно взяла его на руки, как нянька берет
младенца, и стала покачивать и гладить лапой по лицу. Должно быть, она
приняла его за детеныша обезьяньей породы.
В эту самую минуту дверь с шумом отворилась, и на пороге комнаты появилась Глюмдальклич.
Обезьяна услышала стук. Одним прыжком она вскочила на подоконник, с
подоконника - на карниз, а с карниза по водосточной трубе полезла на
крышу.
Она карабкалась на трех лапах, а в четвертой держала Гулливера.
Глюмдальклич отчаянно закричала.
Гулливер услышал ее испуганный крик, но ответить ей не мог: обезьяна
сдавила его так, что он еле дышал.
Через несколько минут весь дворец был на ногах. Слуги побежали за
лестницами и веревками. Целая толпа теснилась во дворе. Люди стояли,
задрав головы и показывая вверх пальцами.
А там, наверху, на самом гребне крыши, сидела обезьяна. Одной лапой
она придерживала Гулливера, а другой набивала ему рот всякой дрянью, которую вытаскивала у себя изо рта. Обезьяны всегда оставляют в защечных
мешках запас полупрожеванной пищи.
Если Гулливер пытался отвернуться или стиснуть зубы, она награждала
его такими шлепками, что ему поневоле приходилось покоряться.
Слуги внизу покатывались от хохота, а у Гулливера сжималось сердце.
"Вот она, последняя минута!" - думал он.
Кто-то снизу бросил в обезьяну камнем. Этот камень просвистел над самой головой Гулливера.
За первым камнем полетел второй, третий... Хорошо, что офицер дворцовой стражи, опасаясь, как бы люди не убили вместе с обезьяной и королевского Грильдрига, строго запретил бросать в нее камни.
Наконец несколько лестниц было приставлено к стенам здания с разных
сторон. Два придворных пажа и четверо слуг стали подниматься наверх.
Обезьяна быстро поняла, что ее окружают и что на трех лапах ей далеко
не уйти. Она бросила Гулливера на крышу, в несколько прыжков добралась
до соседнего здания и скрылась в слуховом окошке.
А Гулливер остался лежать на пологой, гладкой крыше, с минуты на минуту ожидая, что ветер снесет его вниз, как песчинку.
Но в это время один из пажей успел перебраться с верхней ступеньки лестницы на крышу. Он разыскал Гулливера, сунул его к себе в карман и
благополучно доставил вниз.
Глюмдальклич была вне себя от радости. Она схватила своего Грильдрига
и понесла домой.
А Гулливер лежал у нее на ладони, как мышонок, замученный кошкой. Дышать ему было нечем: он задыхался от противной жвачки, которой обезьяна
набила ему рот.
Глюмдальклич поняла, в чем дело. Она взяла свою самую тоненькую иголочку и осторожно, кончиком, выгребла у Гулливера изо рта все, что засунула туда обезьяна.
Гулливеру сразу стало легче. Но он был так напуган, так сильно помят
обезьяньими лапами, что целых две недели пролежал в кровати.
Король и все придворные каждый день присылали узнать, поправляется ли
бедный Грильдриг, а королева сама приходила навещать его.
Она запретила всем придворным без исключения держать во дворце животных. А ту обезьяну, которая чуть не убила Гулливера, приказала убить.
Когда Гулливер встал наконец с постели, король велел позвать его к
себе и, смеясь, задал ему три вопроса.
Ему было очень любопытно узнать, как чувствовал себя Гулливер в лапах
у обезьяны, пришлось ли ему по вкусу ее угощение и что бы он стал делать, если бы такое происшествие случилось у него на родине, где некому
было бы сунуть его в карман и доставить на землю.
Гулливер ответил королю только на последний вопрос.
Он сказал, что у него на родине обезьяны не водятся. Их привозят
иногда из жарких стран и держат в клетках. Если же какой-нибудь обезьяне
Удалось бы вырваться из неволи и она посмела бы наброситься на него, он
без труда справился бы с ней. Да и не с одной обезьяной, а с целой дюжиной обезьян обыкновенного роста. Он уверен, что и эту огромную обезьяну
он сумел бы одолеть, если бы в минуту нападения в руках у него оказалась
шпага, а не перо. Достаточно было проколоть чудовищу лапу, чтобы навсегда отбить у него охоту нападать на людей.
Всю эту речь Гулливер произнес твердо и громко, высоко подняв голову
и положив руку на рукоятку шпаги.
Он очень не хотел, чтобы кто-нибудь из придворных заподозрил его в
трусости.
Но придворные ответили на его речь таким дружным и веселым хохотом,
что Гулливер невольно замолчал.
Он обвел глазами своих слушателей и с горечью подумал, как трудно человеку добиться уважения со стороны тех, кто смотрит на него свысока.
Эта мысль не раз приходила в голову Гулливеру и позже, в другие времена, когда ему случалось бывать среди высоких особ - королей, герцогов,
вельмож, - хоть часто эти высокие особы были ниже его на целую голову.
Жители Бробдингнега считают себя красивым народом. Может быть, это и
в самом деле так, но Гулливер смотрел на них как будто сквозь увеличительное стекло, и потому они ему не очень нравились.
Их кожа казалась ему слишком толстой и шершавой - он замечал каждый
волосок на ней, каждую веснушку.
Да и мудрено было не заметить, когда
эта веснушка была величиной с блюдечко, а волоски торчали, как острые
шипы или как зубья гребенки. Это навело Гулливера на неожиданную и забавную мысль.
Как-то раз утром он представлялся королю. Короля в это время брил
придворный цирюльник.
Беседуя с его величеством, Гулливер невольно посматривал на мыльную
пену, в которой чернели толстые, похожие на кусочки железной проволоки
волоски.
Когда брадобрей окончил свое дело, Гулливер попросил у него чашку с
мыльной пеной. Цирюльник очень удивился такой просьбе, но исполнил ее.
Гулливер тщательно выбрал из белых хлопьев сорок самых толстых волосков и положил на окошко сушить. Потом он раздобыл гладкую щепочку и
выстругал из нее спинку для гребешка.
С помощью самой тонкой иголки из игольника Глюмдальклич он осторожно
просверлил в деревянной спинке на равных расстояниях друг от друга сорок
узких отверстий и в эти отверстия вставил волоски. Затем подрезал их,
чтобы они были совершенно ровные и заострил ножиком их концы. Получился
прекрасный прочный гребень.
Гулливер был очень рад этому: чуть ли не все зубцы на его прежнем
гребешке поломались и он положительно не знал, где ему достать новый. В
Бробдингнеге не было ни одного мастера, который сумел бы изготовить такую крошечную вещицу. Все любовались новым гребнем Гулливера, и ему захотелось сделать еще какую-нибудь безделушку.
Он попросил служанку королевы сберечь для него волосы, выпавшие из
косы ее величества.
Когда их собралось порядочно, он поручил тому самому столяру, который
сделал для него комод и кресла, выточить два легких деревянных стула.
Предупредив столяра, что спинку и сиденье он изготовит сам из другого
материала, Гулливер велел мастеру просверлить в стульях вокруг сиденья и
спинки маленькие частые отверстия.
Столяр исполнил все, что ему было приказано, и Гулливер приступил к
работе. Он выбрал из своего запаса самые крепкие волосы и, обдумав заранее узор, вплел их в те отверстия, которые были для этого проделаны.
Получились прекрасные плетеные стулья в английском вкусе, и Гулливер
торжественно поднес их королеве. Королева была в восторге от подарка.
Она поставила стулья на своем любимом столике в гостиной и показывала их
всем, кто к ней приходил.
Она хотела, чтобы Гулливер во время приемов сидел именно на таком
стуле, но Гулливер решительно отказался сидеть на волосах своей повелительницы.
После окончания этой работы у Гулливера осталось еще много волос королевы, и, с разрешения ее величества, он сплел из них для Глюмдальклич
изящный кошелек. Кошелек был только немногим больше тех мешков, в которых у нас возят на мельницу рожь, и не годился для крупных, тяжелых
бробдингнежских монет. Но зато он был очень красив - весь узорный, с золотым вензелем королевы на одной стороне и серебряным вензелем Глюмдаль-
клич - на другой.
Король и королева очень любили музыку, и во дворце у них часто устраивались концерты.
Гулливера тоже приглашали иногда на музыкальные вечера. В таких случаях Глюмдальклич приносила его вместе с ящиком и ставила на какойнибудь
из столиков подальше от музыкантов.
Гулливер плотно затворял все двери и окна у себя в ящике, задергивал
портьеры и гардины, зажимал пальцами уши и садился в кресло слушать музыку.
Без этих предосторожностей музыка великанов" казалась ему нестерпимым, оглушительным шумом.
Гораздо приятнее были ему звуки небольшого инструмента, похожего на
клавикорды. Этот инструмент стоял в комнате у Глюмдальклич, и она училась играть на нем.
Гулливер и сам недурно играл на клавикордах, и вот ему захотелось
познакомить короля и королеву с английскими песнями. Это оказалось нелегким делом.
Длина инструмента равнялась шестидесяти шагам, а каждая клавиша была
шириной чуть ли не в целый шаг. Стоя на одном месте, Гулливер не мог бы
играть больше чем на четырех клавишах - до других ему было не дотянуться. Поэтому он должен был бегать справа налево и слева направо - от
басов к дискантам и обратно. А так как инструмент был не только длинный,
но и высокий, то бегать ему приходилось не 110 полу, а по скамейке, которую специально для него приготовили столяры и которая была точно такойже длины, как инструмент.
Бегать вдоль клавикордов взад и вперед было очень утомительно, но еще
труднее было нажимать тугие клавиши, рассчитанные на пальцы великанов.
Сначала Гулливер пробовал ударять по клавишам кулаком, но это было
так больно, что он попросил изготовить для него две дубинки. С одного
конца эти дубинки были толще, чем с другого, а для того чтобы при ударе
они не слишком стучали по клавишам, Гулливер обтянул их толстые концы
мышиной кожей.
Когда все эти приготовления были закончены, король и королева пришли
послушать Гулливера.
Обливаясь потом, бедный музыкант бегал от одного конца клавикордов до
другого, ударяя изо всех сил по клавишам, которые были ему нужны. В конце концов ему удалось довольно бегло сыграть веселую английскую песенку,
которую он помнил с детства.
Король и королева ушли очень довольные, а Гулливер долго не мог прийти в себя - после такого музыкального упражнения у него болели и руки и
ноги.
Гулливер читал книгу, взятую из королевской библиотеки. Он не сидел
за столом и не стоял перед конторкой, как это делают другие люди во время чтения, а спускался и поднимался по особой приставной лестнице, которая вела от верхней строчки к нижней.
Без этой лестницы, специально изготовленной для него, Гулливер не мог
бы читать огромные бробдингнежские книги.
Лестница была не очень высокая - всего двадцать пять ступенек, а каждая ступенька по длине равнялась строчке книги.
Переходя от строчки к строчке, Гулливер спускался все ниже и ниже, а
последние слова на странице он дочитывал, уже стоя на полу. Переворачивать страницы ему было нетрудно, так как бробдингнежская бумага славится
своей тонкостью. Она и в самом деле не толще обыкновенного картона.
Гулливер читал рассуждения одного местного писателя о том, как измельчали за последнее время его соотечественники.
Писатель рассказывал о могучих великанах, некогда населявших его
страну, и горько жаловался на болезни и опасности, которые на каждом шагу подстерегают слабых, низкорослых и хрупких бробдингнежцев.
Читая эти рассуждения, Гулливер вспомнил, что и у себя на родине он
читал немало книжек в таком же роде, и, улыбаясь, подумал:
"И большие и маленькие люди не прочь пожаловаться на свою слабость и
хрупкость. А говоря по правде, и те и другие не так уж беспомощны, как
им кажется". И, перевернув последнюю страницу, он спустился с лестницы.
В это время в комнату вошла Глюмдальклич.
- Нам надо собираться, Грильдриг, - сказала она. - Король и королева
едут на морское побережье и берут пас с собой.
На морское побережье! Сердце у Гулливера радостно забилось. Больше
двух лет он не видел моря, не слышал глухого рокота волн и веселого
свиста морского ветра. Но по ночам ему часто снился этот мерный знакомый
шум, и утром он просыпался печальный и встревоженный.
Он знал, что уехать из страны великанов можно только морем.
Гулливеру хорошо жилось при дворе бробдингнежского короля. Король и
королева любили его, Глюмдальклич ухаживала за ним, как самая заботливая
нянюшка, придворные улыбались ему и не прочь были с ним поболтать.
Но Гулливер так устал опасаться всего на свете - защищаться от мухи,
убегать от кошки, захлебываться в чашке воды! Он только и мечтал о том,
чтобы опять жить среди людей, самых обыкновенных людей, такого же роста,
как он.
Нелегко постоянно находиться в обществе, где все на тебя смотрят
сверху вниз.
Какое-то неясное предчувствие заставило Гулливера на этот раз особенно тщательно уложить свои вещи. Он захватил с собой в дорогу не только
платье, белье и свой путевой дневник, но даже коллекцию редкостей, собранных им в Бробдингнеге.
На следующее утро королевская семья со свитой и слугами отправилась в
путь.
Гулливер прекрасно чувствовал себя в своем дорожном ящике. Гамак, заменявший ему постель, был подвешен на шелковых веревках к четырем углам
потолка. Он плавно покачивался даже тогда, когда верховой, к поясу которого был пристегнут ящик Гулливера, ехал самой крупной и тряской рысью.
В крышке ящика, над самым гамаком, Гулливер попросил проделать маленькое окошечко, в ладонь шириной, которое он мог сам открывать и закрывать, когда ему вздумается.
В жаркие часы он открывал и верхнее и боковые окошки и безмятежно
дремал в своем гамаке, овеваемый легким ветерком.
Но, должно быть, этот сон на сквозняке был не так уж полезен.
Когда король с королевой и со своей свитой прибыли в свой летний дворец, который находился всего в восемнадцати милях от берега, подле города Фленфласника, Гулливер чувствовал себя совсем нехорошо. Он сильно
простудился и был очень утомлен.
А бедная Глюмдальклич, та совсем заболела дорогой. Ей пришлось лечь в
постель и принимать горькие лекарства.
Между тем Гулливеру хотелось как можно скорее побывать у моря. Он
просто не мог дождаться минуты, когда опять ступит на прибрежный песок.
Чтобы приблизить эту минуту, Гулливер стал просить свою милую нянюшку
отпустить его на берег одного.
- Соленый морской воздух вылечит меня лучше всякого лекарства, - повторял он.
Но нянюшке почему-то не хотелось отпускать Гулливера. Она всячески
отговаривала его от этой прогулки и отпустила только после долгих просьб
и споров, скрепя сердце, со слезами на глазах.
Одному из королевских пажей она поручила снести Грильдрига на берег и
смотреть за ним в оба.
Мальчик нес ящик с Гулливером добрых полчаса. Все это время Гулливер
не отходил от окошка. Он чувствовал, что берег уже близко.
И вот наконец он увидел темные от прилива камни и полосу влажных песков со следами морской пены.
Он попросил мальчика поставить ящик на какойнибудь камень и, опустившись на стул перед окошком, стал печально вглядываться в пустынную даль
океана.
Как хотелось ему увидеть там, на горизонте, треугольник паруса! Хоть
издали, хоть на мгновение...
Мальчик, насвистывая какую-то песенку, бросал в воду камешки величиной с небольшую рыбачью хижину, и этот шум и плеск мешали Гулливеру думать. Он сказал пажу, что устал и хочет вздремнуть. Паж очень обрадовался. Прикрыв поплотнев окошко в крышке ящика, он пожелал Гулливеру доброго сна и бегом побежал к скалам - разыскивать в расселинах птичьи гнезда.
А Гулливер и в самом деле лег в свой гамак и закрыл глаза. Усталость
от долгой дороги и свежий морской воздух сделали свое дело. Он крепко
уснул.
И вдруг сильный толчок разбудил его. Он почувствовал, что кто-то дернул за кольцо, ввинченное в крышку ящика. Ящик качнулся и стал стремительно подниматься вверх. Гулливер едва не вылетел из своего гамака, но
тут движение стало ровное, и он без труда соскочил на пол и подбежал к
окошку. Голова у него закружилась. Со всех трех сторон он видел только
облака и небо.
Что же случилось? Гулливер прислушался - и все понял. В шуме ветра он
ясно различил взмахи широких могучих крыльев.
Должно быть, какая-нибудь огромная птица высмотрела домик Гулливера
и, ухватив его за кольцо, несет неизвестно куда.
И зачем ей понадобился деревянный ящик?
Наверно, она хочет бросить его на скалы, как орлы бросают черепах,
чтобы расколоть их панцирь и достать из-под него нежное черепашье мясо.
Гулливер закрыл лицо руками. Кажется, еще никогда смерть не подходила
к нему так близко.
В эту минуту ящик его опять сильно качнулся. Еще, еще раз... Он услышал орлиный клекот и такой шум, словно все морские ветры сшиблись у него
над головой. Нет сомнения, это другой орел напал на того, который похитил Гулливера. Пират хочет отнять добычу у пирата.
Толчок следовал за толчком, удар - за ударом. Ящик раскачивался направо и налево, как вывеска под сильным ветром. А Гулливер перекатывался
с места на место и, закрыв глаза, ждал смерти.
И вдруг ящик как-то странно дрогнул и полетел вниз, вниз, вниз...
"Конец!" - подумал Гулливер.
Страшный всплеск оглушил Гулливера, и домик на минуту погрузился в
полную тьму.
Потом, чуть покачиваясь, он поднялся наверх, и дневной свет понемногу
пробился в комнату.
По стенам, змеясь, побежали светлые тени. Такие тени дрожат на стенках каюты, когда иллюминаторы заливает водой.
Гулливер встал на ноги и осмотрелся. Да, он был в море. Домик, обитый
снизу железными пластинками, не потерял в воздухе равновесия и упал не
перевернувшись. Но он был такой тяжелый, что глубоко осел в воде. Волны
доходили по меньшей мере до половины окон. Что будет, если их могучие
удары разобьют стекла? Ведь они защищены всего только легкими железными
решетками.
Но нет, пока еще они выдерживают напор воды.
Гулливер внимательно осмотрел свое плавучее жилище.
К счастью, двери в домике были выдвижные, а не створчатые, на петлях.
Они не пропускали воды. Но все же вода мало-помалу просачивалась в ящик
сквозь какие-то еле заметные щелки в стенах.
Гулливер порылся у себя в комоде, разорвал на полосы простыню и, как
мог, законопатил щели. Потом вскочил на стул и открыл окошечко в потолке.
Это было сделано вовремя: в ящике стало так душно, что Гулливер едва
не задохся.
Свежий воздух проник в домик, и Гулливер вздохнул с облегчением. Мысли его прояснились. Он сtл и задумался.
Ну вот, он наконец на свободе! Никогда уже ему не вернуться в Бробдингнег. Ах, бедная, милая Глюмдальклич! Что-то с нею будет? Королева
разгневается на нее, отошлет обратно в деревню... Нелегко ей придется. А
что будет с ним, слабым, маленьким человечком, одиноко плавающим по океану без мачт и без руля в неуклюжем деревянном ящике? Скорее всего, первая же большая волна перевернет и зальет игрушечный домик или разобьет
его о скалы.
А может быть, ветер будет гонять его по океану до тех пор, пока Гулливер не умрет с голоду. Ох, только бы не это! Если уж умирать, так умирать поскорее!
А минуты тянулись медленно-медленно. С тех пор как Гулливер попал в
море, прошло четыре часа. Но эти часы показались ему длиннее суток. Ничего, кроме мерного плеска волн, ударявшихся о стены домика, Гулливер не
слышал.
И вдруг ему почудился какой-то странный звук: что-то словно царапнуло
по глухой стороне ящика, там, где были приделаны железные пряжки. После
этого ящик поплыл как будто скорее и в одном направлении.
Иногда его резко дергало или поворачивало, и тогда домик нырял глубже, а волны взлетали выше, совсем захлестывая домик. Вода ливнем обрушивалась на крышу, и тяжелые брызги попадали через окошечко в комнату Гулливера.
"Неужели кто-то взял меня на буксир?" - подумал Гулливер.
Он влез на стол, который был привинчен посередине комнаты, под самым
окошком в потолке, и стал громко звать па помощь. Он кричал на всех языках, какие знал: по-английски, по-испански, по-голландски, по-итальянс-
ки, по-турецки, по-лилипутски, побробдингнежски, - но никто не отзывался.
Тогда он взял палку, привязал к ней большой платок и, просунув палку
в окошко, стал размахивать платком. Но и этот сигнал остался без ответа.
Однако же Гулливер ясно чувствовал, что его домик быстро подвигается
вперед.
И вдруг стенка с пряжками ударилась обо что-то твердое. Домик резко
качнуло раз, другой, и он остановился. Кольцо на крыше звякнуло. Потом
заскрипел канат, как будто его продевали в кольцо.
Гулливеру показалось, что домик стал понемногу подниматься из воды.
Да, так оно и есть! В комнате сделалось гораздо светлее.
Гулливер снова выставил палку и замахал платком.
Над головой у него застучало, и кто-то громко закричал по-английски:
- Эй вы там, в ящике! Отзовитесь! Вас слушают!
Гулливер, задыхаясь от волнения, отвечал, что он злополучный путешественник, испытавший во время своих странствований жесточайшие невзгоды и опасности. Он счастлив, что встретил наконец своих соотечественников, и умоляет их спасти его.
- Будьте совершенно спокойны! - ответили ему сверху. - Ваш ящик привязан к борту английского корабля, и сейчас наш плотник пропилит в его
крышке отверстие. Мы спустим вам трап, и вы сможете выбраться из вашей
плавучей тюрьмы.
- Не стоит даром тратить время, - ответил Гулливер. - Гораздо проще
просунуть в кольцо палец и поднять ящик на борт корабля.
Люди наверху засмеялись, шумно заговорили, но никто ничего не ответил
Гулливеру. Потом он услышал тонкий свист пилы, и через несколько минут в
потолке его комнаты засветилась большая четырехугольная дыра.
Гулливеру спустили трап. Он поднялся сначала на крышу своего домика,
а потом - на корабль.
Матросы окружили Гулливера и наперебой стали спрашивать его, кто он,
откуда, давно ли плавает по морю в своем плавучем доме и за что его туда
посадили. Но Гулливер только растерянно смотрел на них.
"Что за крошечные человечки! - думал он. - Неужели я опять попал к
лилипутам?"
Капитан судна, мистер Томас Вилькокс, заметил, что Гулливер едва стоит на ногах от усталости, потрясения и растерянности. Он отвел его в
свою каюту, уложил в постель и посоветовал как следует отдохнуть.
Гулливер и сам чувствовал, что это ему необходимо. Но, прежде чем уснуть, он успел сказать капитану, что у него в ящике осталось много прекрасных вещей - шелковый гамак, стол, стулья, комод, ковры, занавески и
много замечательных безделушек.
- Если вы прикажете принести мой домик в эту каюту, я с удовольствием
покажу вам свою коллекцию редкостей, - сказал он.
Капитан с удивлением и жалостью посмотрел на него и молча вышел из
каюты. Он подумал, что гость его сошел с ума от пережитых бедствий, а
Гулливер просто не успел еще привыкнуть к мысли, что вокруг него такие
же люди, как он, и что никто уже не может поднять его домик одним
пальцем.
Однако же, когда он проснулся, все его вещи уже были на борту корабля. Капитан послал матросов вытащить их из ящика, и матросы самым добросовестным образом исполнили это приказание.
К сожалению, Гулливер позабыл сказать капитану, что стол, стулья и
комод в его комнате привинчены к полу. Матросы этого, конечно, не знали
и сильно попортили мебель, отрывая ее от пола.
Мало того: во время работы они повредили и самый домик. В стенах и в
полу образовались отверстия, и вода ручьями стала просачиваться в комнату.
Матросы едва успели содрать с ящика несколько досок, которые могли
пригодиться на корабле, - и он пошел ко дну. Гулливер был рад, что не
видел этого. Грустно видеть, как идет ко дну дом, в котором ты прожил
много дней и ночей, хотя бы и невеселых.
Эти несколько часов в каюте капитана Гулливер проспал крепко, но беспокойно: ему снились то огромные осы из страны великанов, то плачущая
Глюмдальклич, то орлы, которые дерутся у него над головой. Но все-таки
сон освежил его, и он охотно согласился поужинать вместе с капитаном.
Капитан был гостеприимным хозяином. Он радушно угощал Гулливера, и
Гулливер ел с удовольствием, но при этом его очень смешили крошечные тарелочки, блюда, графины и стаканы, стоявшие на столе. Он часто брал их в
руки и рассматривал, покачивая головой и улыбаясь.
Капитан заметил это. Участливо поглядев на Гулливера, он спросил его,
вполне ли он здоров и не поврежден ли его рассудок усталостью и несчастьями.
- Нет, - сказал Гулливер, - я вполне здоров. Но я давно уже не видел
таких маленьких людей и таких маленьких вещей.
И он подробно рассказал капитану о том, как он жил в стране великанов. Сначала капитан слушал этот рассказ с недоверием, но чем дальше
рассказывал Гулливер, тем внимательнее становился капитан. С каждой минутой он все больше убеждался в том, что Гулливер серьезный, правдивый и
скромный человек, вовсе не склонный выдумывать и преувеличивать.
В заключение Гулливер достал из кармана ключ и открыл свой комод. Он
показал капитану два гребня: у одного была деревянная спинка, у другого
роговая. Роговую спинку Гулливер сделал из обрезка ногтя его бробдингнежского величества.
- А из чего сделаны зубья? - спросил капитан.
- Из волос королевской бороды!
Капитан только развел руками.
Затем Гулливер достал несколько иголок и булавок - в пол-аршина, в
аршин и больше. Он размотал перед удивленным капитаном четыре волоса королевы и подал ему обеими руками золотое кольцо, полученное от нее в подарок. Это кольцо королева носила на мизинце, а Гулливер - на шее, как
ожерелье.
Но более всего поразил капитана зуб. Этот зуб по ошибке был вырван у
одного из королевских пажей. Зуб оказался совершенно здоровым, и Гулливер вычистил его и спрятал к себе в комод. Заметив, что капитан не может
отвести глаз от великанского зуба, Гулливер попросил его принять эту
безделушку в подарок.
Растроганный капитан освободил в своем шкафу одну полку и бережно положил на нее странный предмет, по виду похожий на зуб, а по величине -
на увесистый булыжник.
Он взял с Гулливера слово, что, возвратившись на родину, тот непременно напишет книгу о своих путешествиях...
Гулливер был честным человеком и сдержал слово.
Так появилась на свет книга о стране лилипутов и о стране великанов.
3 июня 1706 года корабль, который принял на свой борт Гулливера, подошел к берегам Англии.
Несколько месяцев он был в пути и три-четыре раза заходил в порты,
чтобы запастись провизией и свежей водой, но Гулливер, утомленный приключениями, ни разу не покинул своей каюты.
И вот путешествие его окончилось. Он дружески распростился с капитаном, который снабдил его на дорогу деньгами, и, наняв лошадь, отправился
домой.
Все, что он видел на знакомых с детства дорогах, удивляло его. Деревья казались ему мелким кустарником, дома и башни - карточными домиками, а люди - лилипутами.
Он боялся раздавить прохожих и громко кричал им, чтобы они посторонились.
На это ему отвечали бранью и насмешками. А какой-то сердитый фермер
чуть не поколотил его палкой.
Наконец дороги и улицы остались позади.
Гулливер подъехал к воротам своего дома. Старый слуга открыл ему двери, и Гулливер, нагнувшись, переступил через порог: он боялся стукнуться
головой о притолоку, которая показалась ему на этот раз очень низкой.
Жена и дочь выбежали ему навстречу, но он не сразу увидел их, потому
что, по привычке, смотрел вверх.
Все родные, друзья и соседи казались ему маленькими, беспомощными и
хрупкими, как мотыльки.
- Должно быть, вам очень плохо жилось без меня, - говорил он с жалостью. - Вы так похудели и уменьшились в росте, что вас и не разглядишь!
А друзья, родные и соседи, в свою очередь, жалели Гулливера и считали, что бедняга сошел с ума...
Так прошла педеля, другая, третья...
Гулливер понемногу стал снова привыкать к своему дому, к родному городу и знакомым вещам. С каждым днем он все меньше удивлялся, видя вокруг себя простых, обыкновенных людей обыкновенного роста.
В конце концов он опять научился смотреть на них, как на равных, а не
снизу вверх и не сверху вниз.
Смотреть на людей таким образом гораздо удобнее и приятнее, потому
что при этом не приходится задирать голову и не надо сгибаться в три погибели.

Добавить сказку в Facebook, Вконтакте, Одноклассники, Мой Мир, Твиттер или в Закладки

Роман Джонатана Свифта «Путешествие Гулливера» рассказывает о приключениях одноименного героя. Он мореплаватель. Часто его корабль терпит бедствие, и главный герой оказывается в удивительных странах. В стране лилипутов Гулливер – великан, в стране великанов – наоборот. На парящем острове герой увидел, к чему может привести излишняя изобретательность…

Роман Свифта показывает государственное устройство Англии, современной Джонатану, а именно ее нравы и уклад жизни населяющих ее людей. Причем делает это автор иронически. Он высмеивает и пороки людей, населяющих его родную страну.

Краткое содержание Путешествие Гулливера по частям

Часть 1. Гулливер в стране лилипутов

Главный герой произведения Лемюэль Гулливер – морской путешественник. Он плывет на корабле. Первая страна, в которую он попадает – это Лилипутия.

Корабль терпит бедствие. Гулливер приходит в себя уже на берегу. Он чувствует, что связан по рукам и ногам очень маленькими человечками.

Человек-гора, как называют лилипуты главного героя, настроен к местному населению миролюбиво. По этой причине его кормят, обеспечивают жильем.

Сам глава государства лилипутов выходит на разговор с Гулливером. В ходе беседы император повествует о войне с соседним государством. Гулливер в благодарность за теплый прием решает помочь маленьким людям. Весь вражеский флот он притягивает в залив, на берегу которого живут лилипуты. За этот поступок его наградили самой высокой наградой в государстве.

Гулливера далее местное население называет «ужас и отрада Вселенной». В один прекрасный день он становится неугоден императору, и герою приходится эмигрировать в Блефуску (близлежащее государство). Но и в соседнем государстве Гулливер в тягость жителям… Ест-то он много… Тогда герой сооружает лодку и плывет в открытое море. Во время путешествия он чисто случайно встречает судно, принадлежащее Англии и возвращается домой. С собой Гулливер на родину привозит лилипутских овечек, которые, по его словам, хорошо расплодились.

Часть 2. Гулливер в стране великанов

Гулливеру дома не сидится, его, что говорится, зовет ветер странствий. Он вновь отправляется в морское путешествие и на этот раз попадает в страну великанов. Его сразу приводят к королю. Король этой страны заботится о благополучии своих подданных. Гулливер замечает, что люди, населяющие страну великанов, не слишком развиты…

Особое внимание к персоне Гулливера оказала дочь короля. Она считает его своей живой игрушкой. Она даже создает ему все условия для жизни. Ей забавно наблюдать за своей живой игрушкой, а ему обидно и даже, порой, больно от игр.

Вся страна великанов противна Гулливеру. И в лицах их он замечает все мелочи. Да и грех не заметить волосок, который похож на бревно столетнего дуба.

Самую, пожалуй, большую неприязнь по отношению к Гулливеру испытывает королевский карлик, бывший любимец королевской дочки. Ведь Гулливер отныне соперник для него. От злости он мстит Гулливеру. Сажает его в клетку к обезьяне, которая чуть до смерти не замучила главного героя.

Сам же Гулливер рассказывает королю об устройстве жизни в Англии. И как бы хорошо не относился к нему Его Величество, но всеми силами он хочет вернуться на родину.

И снова в судьбу Гулливера врывается его величество случай. Орел хватает домик главного героя и уносит его в открытое море, где Гулливера подбирает корабль из Англии.

Часть 3. Гулливер в стране ученых

Жизнь главного героя наполнена событиями. По стечению обстоятельств он попадает на остров, который парит в небе, а потом спускается в столицу этого острова, которая расположена на земле.

Что же бросается в глаза путешественнику? Это страшная нищета, убогость. Но, как не покажется странным, в этом мире разрухи и хаоса можно вычленить островки, где процветает благополучие и порядок. Почему же так происходит?

Такое положение вещей вызвано реформами правительства страны, которые никак не улучшают жизнь простых граждан.

Почти все люди – академики. Они очень увлечены своими изысканиями, что не замечают ничего вокруг.
Беда академиков в том, что их научные проекты не воплощены в жизнь. Научные открытия «открыты» только на бумаге. Поэтому страна приходит в упадок…. Можно сказать, что все эти люди изобретают велосипед. А жизнь-то не стоит на месте!

Картинка или рисунок Свифт - Путешествие Гулливера

Другие пересказы и отзывы для читательского дневника

• Краткое содержание Мартин Иден Джека Лондона

  Главный герой произведения Мартин Иден. В один день он героически спасает от смерти некоего молодого человека, который в благодарность предлагает ему отужинать вместе

• Краткое содержание Олеша Зависть

  Произведение показывает драматическую историю интеллигента, который оказался совершенно никому не нужным в России после революции.

• Краткое содержание Бианки Плавунчик

  Плавунчик – это такой вид птиц. Обитают они на озерцах, реках, морях, в общем, везде, где есть вода. Плавунчики встречаются повсюду, но ни когда не задерживаются на одном месте. Птички эти из семейства куликов.

• Краткое содержание Паустовский Теплый хлеб

  В Бережках жил мельник Панкрат, который приютил вороного коня. Конь считался ничейный, поэтому каждый считал должным его покормить, то хлебушком чёрствым, а то и морковкой сладкой.

• Краткое содержание Драгунский Он живой и светится

  Главный герой сидит вечером во дворе и ждёт маму. Всех детей родители уже забрали домой, поэтому он сидит в песочнице один. Он размышляет, почему мамы так долго нет и от этого еще больше хочет домой.

Император Лилипутии в сопровождении многочисленных вельмож приходит навестить автора в его заключении. Описание наружности и одежды императора. Автору назначают учителей для обучения языку лилипутов. Своим кротким поведением он добивается благосклонности императора. Обыскивают карманы автора и отбирают у него саблю и пистолеты

Поднявшись на ноги, я осмотрелся кругом. Должен признаться, что мне никогда не приходилось видеть более привлекательный пейзаж. Вся окружающая местность представлялась сплошным садом, а огороженные поля, из которых каждое занимало не более сорока квадратных футов, были похожи на цветочные клумбы. Эти поля чередовались с лесом, вышиной вполстанга, где самые высокие деревья, насколько я мог судить, были не более семи футов. Налево лежал город, имевший вид театральной декорации.

Уже несколько часов меня крайне беспокоила одна естественная потребность, что и неудивительно, так как в последний раз я облегчался почти два дня тому назад. Чувство стыда сменялось жесточайшими позывами. Самое лучшее, что я мог придумать, было вползти в мой дом; так я и сделал; закрыв за собою двери, я забрался в глубину, насколько позволяли цепочки, и освободил свое тело от беспокоившей его тяжести. Но это был единственный случай, который может послужить поводом для обвинения меня в нечистоплотности, и я надеюсь на снисхождение беспристрастного читателя, особенно если он зрело и непредубежденно обсудит бедственное положение, в котором я находился. Впоследствии я отправлял означенную потребность рано утром на открытом воздухе, отойдя от храма, насколько позволяли цепочки, причем были приняты должные меры, чтобы двое назначенных для этой цели слуг увозили в тачках зловонное вещество до прихода ко мне гостей. Я бы не останавливался так долго на предмете, с первого взгляда как будто неважном, если бы не считал необходимым публично оправдаться по части чистоплотности, которую, как мне известно, некоторым моим недоброжелателям угодно было, ссылаясь на этот и другие случаи, подвергать сомнению.

Покончив с этим делом, я вышел на улицу подышать свежим воздухом. Император уже спустился с башни и направлялся ко мне верхом на лошади. Эта смелость едва не обошлась ему очень дорого. Дело в том, что хотя его лошадь была прекрасно тренирована, но при таком необычайном зрелище – как если бы гора двинулась перед ней – взвилась на дыбы. Однако император, будучи превосходным наездником, удержался в седле, пока не подоспели слуги, которые, схватив коня под уздцы, помогли его величеству сойти. Сойдя с лошади, он с большим удивлением осмотрел меня со всех сторон, держась, однако, за пределами длины приковывавших меня цепочек. Он приказал своим поварам и дворецким, стоявшим наготове, подать мне есть и пить, и те подкатили ко мне провизию и вино в особых тележках на такое расстояние, чтобы я мог достать их. Я брал их и быстро опорожнял; в двадцати таких тележках находились кушанья, а в десяти напитки. Каждая тележка с провизией уничтожалась мной в два или три глотка, а что касается вина, то я вылил содержимое десяти глиняных фляжек в одну повозочку и разом осушил ее; так же я поступил и с остальным вином. Императрица, молодые принцы и принцессы крови вместе с придворными дамами сидели в креслах на некотором расстоянии, но после приключения с лошадью императора все они встали и подошли к его особе, которую я хочу теперь описать. Ростом он почти на мой ноготь выше всех своих придворных ; одного этого совершенно достаточно, чтобы внушать почтительный страх. Черты лица его резкие и мужественные, губы австрийские, нос орлиный, цвет лица оливковый, стан прямой, туловище, руки и ноги пропорциональные, движения грациозные, осанка величественная . Он уже не первой молодости – ему двадцать восемь лет и девять месяцев, и семь из них он царствует, окруженный благополучием, и большей частью победоносно. Чтобы лучше рассмотреть его величество, я лег на бок, так чтобы мое лицо пришлось как раз против него, причем он стоял на расстоянии всего трех ярдов от меня; кроме того, впоследствии я несколько раз брал его на руки и потому не могу ошибиться в его описании. Одежда императора была очень скромная и простая, фасон – нечто среднее между азиатским и европейским, но на голове надет был легкий золотой шлем, украшенный драгоценными камнями и пером на верхушке. Он держал в руке обнаженную шпагу для защиты, на случай если бы я разорвал цепь; шпага эта была длиною около трех дюймов, ее золотой эфес и ножны украшены бриллиантами. Голос его величества пронзительный, но чистый и до такой степени внятный, что даже стоя я мог отчетливо его слышать. Дамы и придворные все были великолепно одеты, так что занимаемое ими место было похоже на разостланную юбку, вышитую золотыми и серебряными узорами. Его императорское величество часто обращался ко мне с вопросами, на которые я отвечал ему, но ни он, ни я не понимали ни слова из того, что говорили друг другу. Здесь же находились священники и юристы (как я заключил по их костюму), которым было приказано вступить со мною в разговор; я, в свою очередь, заговаривал с ними на разных языках, с которыми был хотя бы немного знаком: по-немецки, по-голландски, по-латыни, по-французски, по-испански, по-итальянски и на лингва франка , но все это не привело ни к чему. Спустя два часа двор удалился, и я был оставлен под сильным караулом – для охраны от дерзких и, может быть, даже злобных выходок черни, которая настойчиво стремилась протискаться поближе ко мне, насколько у ней хватало смелости; у некоторых достало даже бесстыдства пустить в меня несколько стрел в то время, как я сидел на земле у дверей моего дома; одна из них едва не угодила мне в левый глаз. Однако полковник приказал схватить шестерых зачинщиков и решил, что самым лучшим наказанием для них будет связать и отдать в мои руки. Солдаты так и сделали, подталкивая ко мне озорников тупыми концами пик; я сгреб их всех в правую руку и пятерых положил в карман камзола; что же касается шестого, то я сделал вид, будто хочу съесть его живьем. Бедный человечек отчаянно завизжал, а полковник и офицеры пришли в сильное беспокойство, когда увидели, что я вынул из кармана перочинный нож. Но скоро я успокоил их: ласково глядя на моего пленника, я разрезал связывавшие его веревки и осторожно поставил на землю; он мигом убежал. Точно так же я поступил и с остальными, вынимая их по одному из кармана. И я увидел, что солдаты и народ остались очень довольны моим милосердием, о котором в очень выгодном для меня свете было доложено при дворе.

С наступлением ночи я не без затруднений вошел в свой дом и лег спать на голой земле. Таким образом я проводил ночи около двух недель, в течение которых по приказанию императора для меня была изготовлена постель. Были привезены шестьсот матрасов обыкновенной величины, и в моем доме началась работа: сто пятьдесят штук были сшиты вместе, и так образовался один матрас, подходящий для меня в длину и ширину; четыре таких матраса положили один на другой, но твердый пол из гладкого камня, на котором я спал, стал от этого не намного мягче. По такому же расчету были изготовлены простыни, одеяла и покрывала, достаточно сносные для человека, давно привыкшего к лишениям.

Едва весть о моем прибытии разнеслась по королевству, как отовсюду начали стекаться, чтобы посмотреть на меня, толпы богатых, досужих и любопытных людей. Деревни почти опустели, отчего последовал бы большой ущерб для земледелия и домашнего хозяйства, если бы своевременные распоряжения его величества не предупредили бедствия. Он повелел тем, кто меня уже видел, возвратиться домой и не приближаться к моему помещению ближе чем на пятьдесят ярдов без особенного на то разрешения двора, что принесло министрам большой доход.

Между тем император держал частые советы, на которых обсуждался вопрос, как поступить со мной. Позднее я узнал от одного моего близкого друга, особы весьма знатной и достаточно посвященной в государственные тайны, что двор находился в большом затруднении относительно меня. С одной стороны, боялись, чтобы я не разорвал цепи; с другой – возникло опасение, что мое содержание окажется слишком дорогим и может вызвать в стране голод. Иногда останавливались на мысли уморить меня или, по крайней мере, засыпать мое лицо и руки отравленными стрелами, чтобы скорее отправить на тот свет; но потом принимали в расчет, что разложение такого громадного трупа может вызвать чуму в столице и во всем королевстве. В разгар этих совещаний у дверей большой залы совета собралось несколько офицеров, и двое из них, будучи допущены в собрание, представили подробный доклад о моем поступке с шестью упомянутыми озорниками. Это произвело такое благоприятное впечатление на его величество и весь государственный совет, что немедленно был издан указ императора, обязывавший все деревни, находящиеся в пределах девятисот ярдов от столицы, доставлять каждое утро по шести быков, сорока баранов и другой провизии для моего стола, вместе с соответствующим количеством хлеба, вина и других напитков, по установленной таксе и за счет сумм, ассигнованных с этой целью из собственной казны его величества. Нужно заметить, что этот монарх живет главным образом на доходы от своих личных имений и весьма редко, в самых исключительных случаях, обращается за субсидией к подданным , которые зато обязаны по его требованию являться на войну в собственном вооружении. Кроме того, при мне учредили штат прислуги в шестьсот человек, для которого были отпущены харчевые деньги и построены по обеим сторонам моей двери удобные палатки. Равным образом отдан был приказ, чтобы триста портных сшили для меня костюм местного фасона; чтобы шестеро величайших ученых его величества занялись обучением меня местному языку и, наконец, чтобы возможно чаще производились в моем присутствии упражнения на лошадях, принадлежащих императору, придворным и гвардии, с целью приучить их ко мне. Все эти приказы были должным образом исполнены, и спустя три недели я сделал большие успехи в изучении лилипутского языка. В течение этого времени император часто удостаивал меня своим посещением и милостиво помогал моим наставникам обучать меня. Мы уже могли объясняться друг с другом, и первые слова, которые я выучил, выражали желание, чтобы его величество соизволил даровать мне свободу; слова эти я ежедневно на коленях повторял императору. В ответ на мою просьбу император, насколько я мог понять его, говорил, что освобождение есть дело времени, что оно не может быть даровано без согласия государственного совета и что прежде я должен «люмоз кельмин пессо деемарлон эмпозо», то есть дать клятву сохранять мир с ним и его империей. Впрочем, обхождение со мной будет самое любезное; и император советовал терпением и скромностью заслужить доброе к себе отношение как его, так и его подданных. Он просил меня не обижаться, если он отдаст приказание особым чиновникам обыскать меня , так как он полагает, что на мне есть оружие, которое должно быть очень опасным, если соответствует огромным размерам моего тела. Я просил его величество быть спокойным на этот счет, заявив, что готов раздеться и вывернуть карманы в его присутствии. Все это я объяснил частью словами, частью знаками. Император ответил мне, что по законам империи обыск должен быть произведен двумя его чиновниками; что понимает, что это требование закона не может быть осуществлено без моего согласия и моей помощи; что, будучи высокого мнения о моем великодушии и справедливости, он спокойно передаст этих чиновников в мои руки; что вещи, отобранные ими, будут возвращены мне, если я покину эту страну, или же мне будет за них заплачено, сколько я сам назначу. Я взял обоих чиновников в руки и положил их сначала в карманы камзола, а потом во все другие, кроме двух часовых и одного потайного, которого я не хотел показывать, потому что в нем было несколько мелочей, никому, кроме меня, не нужных. В часовых карманах лежали: в одном серебряные часы, а в другом кошелек с несколькими золотыми. Господа эти имели при себе бумагу, перо и чернила и составили подробную опись всему, что нашли . Когда опись была закончена, они попросили меня высадить их на землю, чтобы они могли представить ее императору. Позднее я перевел эту опись на английский язык. Вот она слово в слово:

Во-первых, в правом кармане камзола великого Человека Горы (так я передаю слова Куинбус Флестрин), после тщательнейшего осмотра, мы нашли только большой кусок грубого холста, который по своим размерам мог бы служить ковром для главной парадной залы дворца Вашего Величества. В левом кармане мы увидели громадный серебряный сундук с крышкой из того же металла, которую мы, досмотрщики, не могли поднять. Когда, по нашему требованию, сундук был открыт и один из нас вошел туда, то он по колени погрузился в какую-то пыль, часть которой, поднявшись до наших лиц, заставила нас обоих несколько раз громко чихнуть. В правом кармане жилета мы нашли громадную кипу тонких белых субстанций, сложенных одна на другую; кипа эта, толщиною в три человека, перевязана прочными канатами и испещрена черными знаками, которые, по скромному нашему предположению, суть не что иное, как письмена, каждая буква которых равняется половине нашей ладони. В левом жилетном кармане оказался инструмент, к спинке которого прикреплены двадцать длинных жердей, напоминающих частокол перед двором Вашего Величества; по нашему предположению, этим инструментом Человек Гора расчесывает свои волосы, но это только предположение: мы не всегда тревожим его расспросами, потому что нам было очень трудно объясняться с ним. В большом кармане с правой стороны среднего чехла (как я перевожу слово «ранфуло», под которым они разумели штаны) мы увидели полый железный столб, длиною в рост человека, прикрепленный к крепкому куску дерева, более крупному по размерам, чем сам столб; с одной стороны столба торчат большие куски железа, весьма странной формы, назначения которых мы не могли определить. Подобная же машина найдена нами и в левом кармане. В меньшем кармане с правой стороны оказалось несколько плоских дисков из белого и красного металла, различной величины; некоторые белые диски, по-видимому серебряные, так велики и тяжелы, что мы вдвоем едва могли поднять их. В левом кармане мы нашли две черные колонны неправильной формы; стоя на дне кармана, мы только с большим трудом могли достать их верхушку. Одна из колонн заключена в покрышке и состоит из цельного материала, но на верхнем конце другой есть какое-то круглое белое тело, вдвое больше нашей головы. В каждой колонне заключена огромная стальная пластина; полагая, что это опасные орудия, мы потребовали у Человека Горы объяснить их употребление. Вынув оба орудия из футляра, он сказал, что в его стране одним из них бреют бороду, а другим режут мясо. Кроме того, на Человеке Горе мы нашли еще два кармана, куда не могли войти. Эти карманы он называет часовыми; они представляют две широких щели, прорезанных в верхней части его среднего чехла, а потому сильно сжатых давлением его брюха. Из правого кармана спускается большая серебряная цепь с диковинной машиной, лежащей на дне кармана. Мы приказали ему вынуть все, что было прикреплено к этой цепи; вынутый предмет оказался похожим на шар, одна половина которого сделана из серебра, а другая из какого-то прозрачного металла; когда мы, заметя на этой стороне шара какие-то странные знаки, расположенные по окружности, попробовали прикоснуться к ним, то пальцы наши уперлись в это прозрачное вещество. Человек Гора приблизил эту машину к нашим ушам; тогда мы услышали непрерывный шум, похожий на шум колеса водяной мельницы. Мы полагаем, что это либо неизвестное нам животное, либо почитаемое им божество. Но мы более склоняемся к последнему мнению, потому что, по его уверениям (если мы правильно поняли объяснение Человека Горы, который очень плохо говорит на нашем языке), он редко делает что-нибудь, не советуясь с ним. Этот предмет он называет своим оракулом и говорит, что он указывает время каждого шага его жизни. Из левого часового кармана Человек Гора вынул сеть почти такой же величины, как рыболовная, но устроенную так, что она может закрываться и открываться наподобие кошелька, чем она и служит ему; в сети мы нашли несколько массивных кусков желтого металла, и если это настоящее золото, то оно должно представлять огромную ценность.

Таким образом, во исполнение повеления Вашего Величества, тщательно осмотрев все карманы Человека Горы, мы перешли к дальнейшему обследованию и открыли на нем пояс, сделанный из кожи какого-то громадного животного; на этом поясе с левой стороны висит сабля, длиною в пять раз более среднего человеческого роста, а с правой – сумка или мешок, разделенный на два отделения, из коих в каждом можно поместить трех подданных Вашего Величества. Мы нашли в одном отделении сумки множество шаров из крайне тяжелого металла; каждый шар, будучи величиной почти с нашу голову, требует большой силы, чтобы поднять его; в другом отделении лежала кучка каких-то черных зерен не очень большого объема и веса: мы могли поместить на ладони до пятидесяти таких зерен.

Такова точная опись найденного нами при обыске Человека Горы, который держал себя вежливо и с подобающим почтением к исполнителям приказаний Вашего Величества. Скреплено подписью и приложением печати в четвертый день восемьдесят девятой луны благополучного царствования Вашего Величества.

Клефрин Фрелок, Марси Фрелок

Когда эта опись была прочитана императору, его величество потребовал, хотя и в самой деликатной форме, чтобы я отдал некоторые перечисленные в ней предметы. Прежде всего он предложил вручить ему саблю, которую я снял вместе с ножнами и со всем, что было при ней. Тем временем император приказал трем тысячам отборных войск (которые в этот день несли охрану его величества) окружить меня на известном расстоянии и держать на прицеле лука, чего я, впрочем, не заметил, так как глаза мои были устремлены на его величество. Император пожелал, чтобы я обнажил саблю, которая хотя местами и заржавела от морской воды, но все-таки ярко блестела. Я повиновался, и в тот же момент все солдаты испустили крик ужаса и удивления: отражавшиеся на стали лучи солнца ослепляли их, когда я размахивал саблей из стороны в сторону. Его величество, храбрейший из монархов, испугался меньше, чем я мог ожидать. Он приказал мне вложить оружие в ножны и возможно осторожнее бросить его на землю футов на шесть от конца моей цепи. Затем он потребовал показать один из полых железных столбов, под которыми он разумел мои карманные пистолеты. Я вынул пистолет и, по просьбе императора, растолковал, как мог, его употребление; затем, зарядив его только порохом, который благодаря герметически закрытой пороховнице оказался совершенно сухим (все предусмотрительные моряки принимают на этот счет особые меры предосторожности), я предупредил императора, чтобы он не испугался, и выстрелил в воздух. На этот раз удивление было гораздо сильнее, чем при виде моей сабли. Сотни человек попадали, как бы пораженные насмерть, и даже сам император, хотя и устоял на ногах, некоторое время не мог прийти в себя. Я отдал оба пистолета тем же способом, что и саблю, и так же поступил с пулями и порохом, но просил его величество держать последний подальше от огня, так как от малейшей искры он может воспламениться и взорвать на воздух императорский дворец. Равным образом я отдал часы, которые император осмотрел с большим любопытством и приказал двум самым дюжим гвардейцам унести их, надев на шест и положив шест на плечи, вроде того как носильщики в Англии таскают бочонки с элем. Всего более поразили императора непрерывный шум часового механизма и движение минутной стрелки, которое ему было хорошо видно, потому что лилипуты обладают более острым зрением, чем мы. Он предложил ученым высказать свое мнение относительно этой машины, но читатель и сам догадается, что ученые не пришли ни к какому единодушному заключению, и все их предположения, которых, впрочем, я хорошенько не понял, были весьма далеки от истины; затем я сдал серебряные и медные деньги, кошелек с десятью крупными и несколькими мелкими золотыми монетами, нож, бритву, гребень, серебряную табакерку, носовой платок и записную книжку. Сабля, пистолеты и сумка с порохом и пулями были отправлены на телегах в арсенал его величества, остальные вещи возвращены мне.

Я уже сказал выше, что у меня был секретный карман, которого не обнаружили мои сыщики; в нем лежали очки (благодаря слабому зрению я иногда пользуюсь ими), карманная подзорная труба и несколько других мелочей. Так как эти вещи не представляли никакого интереса для императора, то я не считал долгом чести заявлять о них, тем более что боялся, как бы они не были потеряны или попорчены, если бы попали в чужие руки.

Далее, я обращаю внимание на крайнюю небрежность вашего типографа, допустившего большую путаницу в хронологии и ошибки в датах моих путешествий и возвращений и нигде не проставившего правильно ни год, ни месяц, ни число. Между тем я слышал, что оригинал совершенно уничтожен по отпечатании книги, а копии у меня не осталось. Тем не менее я посылаю вам несколько исправлений, которыми вы можете воспользоваться, если когда-либо понадобится второе издание книги. Впрочем, я не буду настаивать на них и отдаю вопрос на суд рассудительных и беспристрастных читателей; пусть они поступают, как им угодно.

Слышал я, что некоторые из наших еху-моряков находят ошибки в моем морском языке, считая его во многих случаях неправильным и в настоящее время устаревшим. Ничего не могу поделать. Во время моих первых путешествий, когда я был молод, я прошел выучку у старшего поколения моряков и усвоил их язык. Но впоследствии я убедился, что морские еху так же склонны выдумывать новые слова, как и сухопутные еху, которые чуть ли не ежегодно настолько меняют свой язык, что при каждом возвращении на родину я, помнится, находил большие перемены в прежнем диалекте и едва мог понимать его. Равным образом, когда какой-нибудь еху любопытства ради приезжает ко мне из Лондона, я замечаю, что мы не способны излагать друг другу наши мысли в выражениях, понятных для нас обоих.

Если бы суждения еху способны были сколько-нибудь задевать меня, то я имел бы достаточно оснований жаловаться на дерзость некоторых моих критиков, полагающих, что книга моя представляет только плод моей фантазии и даже позволяющих себе высказывать предположение, будто гуигнгнмы и еху обладают не больше реальностью, чем обитатели Утопии.

Правда, что касается лилипутов, бробдингрежцев (ибо следует произносить Бробдингрег, а не Бробдингнег, как ошибочно напечатано) и лапутян, то я должен признаться, что мне еще не приходилось встречать ни одного еху, как бы он ни был самоуверен, который решился бы отрицать их существование или оспаривать факты, рассказанные мной относительно этих народов, ибо истина тут настолько очевидна, что сразу же убеждает всякого читателя. Неужели же мой рассказ о гуигнгнмах и еху менее правдоподобен? Ведь что касается еху, то очевидно, что даже в нашем отечестве их существуют тысячи и они отличаются от своих диких братьев из Гуигнгнмии только тем, что обладают способностью к бессвязному лепету и не ходят голыми. Я писал с целью их исправления, а не с тем, чтобы получить их одобрение. Единодушные похвалы всей их породы значили бы для меня меньше, чем ржание тех двух выродившихся гуигнгнмов, которых я держу у себя на конюшне; как они ни выродились, я не нахожу в них никаких пороков и могу еще кое-что позаимствовать у них по части добродетели.

Уж не дерзают ли эти жалкие животные думать, будто я настолько пал, что выступлю на защиту своей правдивости? Хоть я и еху, но во всей Гуигнгнмии отлично известно, что благодаря наставлениям и примеру моего досточтимого хозяина я в течение двух лет оказался способным (хоть это и стоило мне огромного труда) отделаться от адской привычки лгать, лукавить, обманывать и кривить душой – привычки, которая так глубоко коренится в самом естестве всей нашей породы, особенно у европейцев.

Я мог бы высказать еще и другие жалобы по поводу этого досадного обстоятельства, но не хочу больше докучать ни себе, ни вам. Должен откровенно признаться, что по моем возвращении из последнего путешествия некоторые пороки, свойственные моей натуре еху, ожили во мне благодаря совершенно неизбежному для меня общению с немногими представителями вашей породы, особенно с членами моей семьи. Иначе я бы никогда не предпринял нелепой затеи реформировать породу еху в нашем королевстве. Но теперь я навсегда покончил с этими химерическими планами.

Часть первая.
Путешествие в Лилипутию

Глава 1

...

Автор сообщает кое-какие сведения о себе и о своем семействе. Первые побуждения к путешествиям. Он терпит кораблекрушение, спасается вплавь и благополучно достигает берега страны лилипутов. Его берут в плен и увозят внутрь страны.

Мой отец имел небольшое поместье в Ноттингемшире; я был третий из его пяти сыновей. Когда мне исполнилось четырнадцать лет, он послал меня в колледж Эмануила в Кембридже, где я пробыл три года, прилежно отдаваясь своим занятиям; однако издержки на мое содержание (хотя я получал очень скудное довольствие) были непосильны для скромного состояния отца, и поэтому меня отдали в учение к мистеру Джемсу Бетсу, выдающемуся хирургу в Лондоне, у которого я провел четыре года. Небольшие деньги, присылаемые мне по временам отцом, я тратил на изучение навигации и других отраслей математики, полезных людям, собирающимся путешествовать, так как я всегда думал, что рано или поздно мне выпадет эта доля. Покинув мистера Бетса, я возвратился к отцу и дома раздобыл у него, у дяди Джона и у других родственников сорок фунтов стерлингов и заручился обещанием, что мне будут ежегодно посылать в Лейден тридцать фунтов. В этом городе в течение двух лет и семи месяцев я изучал медицину, зная, что она мне пригодится в дальних путешествиях.

Вскоре по возвращении из Лейдена я, по рекомендации моего почтенного учителя мистера Бетса, поступил хирургом на судно Ласточка, ходившее под командой капитана Авраама Паннеля. У него я прослужил три с половиной года, совершив несколько путешествий в Левант и другие страны. По возвращении в Англию я решил поселиться в Лондоне, к чему поощрял меня мистер Бетс, мой учитель, который порекомендовал меня нескольким своим пациентам. Я снял часть небольшого дома на Олд-Джюри и по совету друзей женился на мисс Мери Бертон, второй дочери мистера Эдмунда Бертона, чулочного торговца на Ньюгет-стрит, за которой получил четыреста фунтов приданого.